"О нас,математиках, говорят как о сухарях!"

[Галина]

Напомнила ситуация с Астанинской "Зажигалкой"

Песня о названиях кораблей (Приключения капитана Врунгеля)

--------------------------------------------------------------------------------

Чеповецкий Е.

В море синем, как в аптеке,

Всё имеет суть и вес -

Кораблю, как человеку,

Имя нужно позарез.

Имя вы не зря даёте,

Я скажу вам наперёд:

Как вы яхту назовёте,

Так она и поплывёт!

Как вы яхту назовёте,

Так она и поплывёт!

Пусть юнцы ещё матросы,

Шхуна хлипкая на вид -

Назовите "Альбатросом",

И она уже летит.

А "Корытом" назовёте -

Не уйдёте от беды:

Эта шхуна и в болоте

Нахлебается воды.

Эта шхуна и в болоте

Нахлебается воды.

В море синем, как в аптеке,

Всё имеет суть и вес -

Кораблю, как человеку,

Имя нужно позарез.

Имя вы не зря даёте,

Я скажу вам наперёд:

Как вы яхту назовёте,

Так она и поплывёт!

Как вы яхту назовёте,

Так она и поплывёт!

[В.К.]

6 июня, - день рождения Великого поэта Александра Сергеевича Пушкина.

И вот, любопытная новость прозвучала в Интервью Рустама Арифджанова, шефа-редактора радиостанции "Говорит Москва"

С Александра Сергеевича Пушкина снято наконец клеймо уголовника!

Текст интервью большой, вот знаковый отрывок:

...Вообще, наша Генеральная прокуратура — это ещё та организация. Доходит до них как до жирафов — очень долго. Если не сказать слишком долго. Помню, был забавный случай. Мы почти в каждом номере что-то давали по Березовскому. Тут же писали письмо в Генпрокуратуру: "…вышла статья в газете "Версия", уважаемый генеральный прокурор, просим обратить внимание". И, как в болото — никакого ответа. Но вот однажды у нас вышла заметка, называлась смешно "Пушкин forever" — Пушкин навсегда.

Мы написали о том, что до сих пор с Александра Сергеевича Пушкина не снята уголовная ответственность за участие в дуэли. И вдруг буквально через неделю пришло письмо из прокуратуры. Мне секретарша приносит конверт, на нем написано: "Генеральная прокуратура Российской Федерации". Я думаю: "О! Наконец-то, что-то по Березовскому сделали!" Вскрываю конверт, а там написано: по поводу опубликованной вами статьи приняты меры. Военным судом прекращено дело Александра Сергеевича Пушкина... Вот так мы Александра Сергеевича из-под следствия вытащили. Читали, значит, нашу газету. А вот по Березовскому никакой реакции не было до некоей команды.

Так что...Движемся мы все-таки к правовому государству, движемся!

Изменено 3 Июня 2006 пользователем Владимир К

[В.К.]

Одна из моих твердых установок, выработанных моим личным жизненным опытом, состоит в том, что одна из главных состоавляющих национального самосознания любого народа, - это культура. Не только язык (как надоела эта тема политизированная), не только земля (каким бы ты "коренным" и "исконным" себя не считал)...Пожалуй, культура, - главное. Где бы тебя не носило, и где бы ты не жил...Ты не будешь "манкуртом", "Иваном, не помнящим родства".

И еще, - насколько о культуре какого-то народа знают другие народы...Это очень важно. Именно на этом и держится культура....Поскольку явно стыдно будет представителю какого-то народа, беседуя с человеком, живущим, к примеру, на другой половине земного шара, обнаружить, что тот читал и цитирует автора из ТВОИХ Великих, которых ты сам не читал...

Поэтому, - оч ценен вклад переводчиков в культуру...К примеру, - не Киплинга и Бернса читаем мы по-русски, - мы читаем С.Маршака, его великолепный перевод, облачение творчества великих британцев в одежды русского языка...

А переводчики, - оч часто безвестны...Это неправильно.

Ниже, - великолепный перевод эпоса "Кобланды". Взято с "Диалога КЗ". Надеюсь, кому-то понравится, кого-то заставит задуматься...

_______________________________________________________________________

http://www.dialog.kz/print.php?lan=russian&id=77&pub=787

Посвящаю памяти Усмана Зайдулловича Джилкибаева

Жил когда-то кипчак Тохтарбай -

Знаменитый богач, хлебосол

Он прославил родной свой край

Благородством всех превзошел

Жил в достатке его народ

Тохтарбая любил народ

Он с улыбкой гостей встречал

И с подарками провожал.

Много сделал он добрых дел.

А народ старика жалел -

До преклонных он дожил лет,

А детей у него все нет…

На устах молитва одна -

Все кипчаки - и стар и млад -

Вся от края до края страна

Повторяет одно подряд:

"Сжалься Небо! Пусть Тохтарбай,

Пусть жена его Аналык

На земле обретут свой рай,

Будут счастливы хоть на миг!"

Тохтарбая печаль гнетет,

Не осталось в глазах слезы…

Кто же думал, что радость придет

И как молния поразит?!

Прибегает к нему Аналык

Будто сбросила сорок лет!

"Слава Господу! Ой, старик!

Посылает Небо привет!"

И в положенный срок Аналык

Двойню чудную родила.

Дочку с сыном Аллах подарил

Старики обрели два крыла.

Призадумалась наша чета

Как детей им своих назвать?

Не грозила бы им нищета,

И народ их достойными знал?

Аналык назвала свою дочь

Карлыгаш - царица имен.

Перед самым знамением в ночь

Ей приснился особенный сон:

Будто в юрту вползла змея

И крадется к ложу. Вот вот

От злодейки погибнет семья!

И никто их уже не спасет

Но как молния через тундук

Режет ласточка путь крылом

Бьет змею и за кругом круг

Совершает над мертвым врагом…

Будь как Ласточка всем мила

Будь бесстрашна перед бедой

Вот такое имя дала

Аналык дочурке родной!

Тохтарбай наглядеться не мог

На сыночка, не веря глазам:

Неужели комочек живой -

Это он, возродившийся сам?

О, как много в мире имен!

В каждом скрыт особенный смысл.

Нудно каждому, кто рожден,

Имя точное, не промахнись!

Пусть достойно несет человек

Имя гордое, не осрамит

Честь родителей. Пусть как снег

Будет чистым и ярко горит.

И сказал Тохтарбай: ты один

Стоишь тысячи храбрецов

Будь же в мире людей Кобланды

Верным сыном славных отцов!

Наша жизнь была нелегка

Воплоти же надежды, мечты

Чтоб остаться живым в веках,

Долгожданный мой Кобланды…

Вот растет Кобланды, растет

Не по дням растет - по часам

И умом и статью берет

И во всем разбирается сам

Он во времени как тулпар,

Обгоняющий ветер скакун,

Он за год пятилетним стал

В месяц прожив пятнадцать лун.

Незаметно прошли пять лет -

Кобланды - молодец-джигит

Он как витязь степной одет,

На красавце-коне сидит.

Да! Подрос наследник отца

Время в руки крепкие взять

Табуны, что без края-конца

По широким степям стезят.

Посылает отец-Тохтарбай

Сына в степь в необъятный край,

Где надежный джигит Естемис

Бережет косяки кобылиц.

С Естемисом отряд пастухов

Девяносто бывалых орлов

Сторожат табуны Тохтарбая

От набега лихих врагов.

В путь отправился Кобланды

Каждый встречный любуется им.

Он на резвом сидит скакуне

В шапке соболем отороченной

Перед ним бежит гончий пес

На руке сидит птица хищная -

Настоящим охотником стал

Кобланды Тохтарбая сын

Он теперь хозяин в степи

Держит недругов на цепи.

Широка ты, родная степь

Цепи гор поднялись в небеса

Сколько сказочных здесь озер!

Как таинственно дремлют леса!

Все увидел батыр Кобланды,

Восхищался и благоговел

Молчаливо главу склонив

Над могилами предков скорбел.

Рядом с ним лихой Естемис -

Драгоценный наставник, друг.

Был он в деле проворен как лис,

Бил без промаха в цель его лук.

Много древних сказаний знал

Естемис. Кобланды внимал

Мудрой речи, о чем-то мечтал

О высоком, хоть возрастом мал.

Вот однажды в горы пришли

Естемис с Клобланды вдвоем.

Тишина кругом и покой

Воздух травами напоен…

Вдруг откуда-то ветер донес

Непонятные звуки, шум

Звуки струн и скрип колес,

Чудный голос, пленяющий ум…

Что такое? Откуда идут

Эти звуки, хор голосов?

Кобланды сидит ни гу-гу

В непонятный вникая зов.

Наконец, очнувшись от чар,

От влекущих, манящих шумов

Естемиса спрашивать стал

Но наставник лишился слов!

Дорогой мой брат Естемис!

Почему ты хитришь, молчишь?

Ты же знаешь, откуда шум,

Что смущает мой бедный ум.

Расскажи, не скрывай от меня

Эту тайну. Она как змея

Заползла мне в сердце и в мозг,

Гложет кости, кровь леденя…

Ах, любезный брат Кобланды!

Наступили черные дни.

Любопытство гложет твой ум,

Ты в плену несусветных дум.

Знай, родной - любопытство чума

Сколько добрых сошли с ума,

Чтоб угнаться за хитрой молвой

Поплатясь за то головой.

Любопытство - великий грех,

Повергающий в бездну тех,

Кто, отбросив стесненье и честь,

Лезет в яму, где сплетни и лесть,

Где лукаво звенит клевета,

Где людская голь-срамота,

Где ни слово, то подлый донос,

Хитрой завистью длинный нос.

Любопытные - стая ворон

Что слетелась со всех сторон

Чтобы падаль терзать и рвать

Людям добрым несдобровать.

Коль придет любопытный в дом

Жадным глазом шарить кругом,

Ухо выставить, речи ловить,

На соседа соседа травить.

Человек постигает мир

Не шатаясь с пира на пир,

Не вникая в ссоры и брань,

Собирая всякую дрянь.

Человеку богом дана

Замечательная струна - Любознательность имя ей

Та струна - полет журавлей,

Утро ясное, тихий закат

Шелест листьев, крутой водопад

Тайны речи морской волны

О богатствах далекой страны.

Любознательность - мир людей,

То желание стать мудрей

То стремление постичь в себе

Тайну бога в земной судьбе…

Верь мне брат, ты услышал гул,

За загадкой тебя притянул.

Этот гул не судьба твоя

Зла тебе не желаю я

Не стремись этот гул понять,

Чтоб затем на судьбу не пенять.

Лучше я сейчас промолчу

Брать на душу греха не хочу…

Но кипчак - он везде кипчак!

Кобланды не уймется никак.

Видя твердый ответ-отказ

Полыхнуло пламя из глаз.

Что ж! Не хочешь - не отвечай!

Но тогда навсегда прощай.

Я не сплетник, не вор-кунак,

Что бегут на узун-кулак,

Распустив слюнявый язык,

Чтоб за новость хватать призы.

Не могу я жить и дышать

Не могу я лепешку съесть,

Если знаю, что где-то здесь

Что-то мне недоступное есть.

Пусть сияет оно как алмаз

Пусть страшнее, чем адский огонь

Должен встретить с глазу на глаз

Это чудо я. Где мой конь?!

Призадумался Естемис:

Не желаю тебе я зла.

Но видать от судьбы не уйдешь.

Ты кипчак. Что ж, была не была.

Слушай, братец. Там за горой

Проживает большой народ

Кызылбашами их зовут.

Здесь имеется тайный ход.

Ты пройдешь к ним этим путем.

Я печалюсь лишь об одном:

Ох, горяч ты! Очень горяч!

Голова твоя будет как мяч

В безрассудной кровавой игре.

Зря пришли мы к этой горе…

Ты придешь в тот цветущий край

Царь устроил там балаган

Это зрелище не для людей,

Это жуткий, кровавый капкан.

Там поставлен громадный шест

Упираясь в свод небес

На шесте золотая монетка

Для искателей царских невест.

Если выстрелом попадешь

И монетку с шеста собьешь

То получишь царскую дочь.

Если мимо стрела пролетит

То твоя голова слетит

Погрузишься в вечную ночь.

И сказал тогда Кобланды:

"Я от жизни не жду беды

А случится беда со мной -

Значит так судьбой решено.

Я пойду в этот страшный край

Ты напутное слово скажи

Пожелание доброе дай,

Обо мне, мой друг не тужи.

Я ведь тоже, как ты, кипчак!

Если буду бояться беды

И уйду в степной солончак

Будешь первым смеяться ты.

Будешь думать - это щенок.

Не кипчак ты а черт-те кто.

Дунет ветер - падает с ног,

Оказался жалким кротом…

Будешь ласковым напоказ

А в душе презренье таить

Может видишь в последний раз

Но иначе не стоит жить".

Эй, братишка! - сказал Естемис

Я другого не ожидал

Никогда бы себе не простил

Если б здесь тебя удержал.

Нам кипчакам не страшен бой

Мы в любую играем игру,

Вот подарок тебе дорогой -

Верный лук свой тебе дарю.

Он служил мне с давних пор

Безотказно цель поражал.

Промахнешься - на мне позор

Значит я тетиву не держал…

И вошел Кобланды в стольный град,

Восхищается всем от души

Вот и площадь, и нет преград

Чтобы жизнь свою распотрошить.

А на троне сидит Коктим

И судья и палач перед ним.

Увидал Коктим Кобланды

И расцвел, словно стал родным

"О, сегодня счастливый день!

Наконец к нам пришел кипчак

Дочка! Лучший наряд надень".

Сам поглядывает на палача.

"С чем пожаловал добрый гость?

Уж не просишь ли в жены Кортку?

(Так зовут красавицу дочь)

Засиделась она наверху".

"Я пришел сюда, добрый хан,

Потому что иначе не мог.

Мне не нужен твой дастархан

Мне не нужен изысканный слог.

Я степняк, я простой кипчак

И тебе я прямо скажу:

Или я обману палача

Или голову честно сложу.

А другие кипчаки к тебе

Не из трусости не пришли

Просто не было им пути,

Так угодно было судьбе.

Нас, таких как я - тьма и тьма

Нам не страшен топор палача.

Время тратить не будем мы,

Предлагаю сейчас же начать!"

"Что ж, добро! - Усмехнулся царь.

Видишь, слева - высокий шест.

Видишь, справа - голов гора.

Слева - слава, а справа - честь".

Замер город. Тихая жуть.

В ожидании весь народ.

Подошел Кобланды к рубежу,

Где стрела начинает полет.

Стал быстро натягивать лук,

Из колчана стрелу выбирать

"Где ты, матушка Аналык?

Где ты, батюшка Тохтарбай?

О, аруахи, предки мои,

Где вы, семеро духов святых?

Помоги мне Судьба, помоги

Честь кипчаков в руках твоих!"

И прижался к ладони рук

И ударило в кровь - Не трусь!"

И стрела потеплела от рук

"Я ударю, не промахнусь!"

А в безоблачном небе гром,

Словно топот коней степных

Семь аруахов сошлись в одном

Самом младшем в Азизе Шашты.

За спиной Кобланды Азиз

И рукой Кобланды Азиз

Натянул вековечный лук

И стрела полетела ввысь.

И ударил булатной стрелой

По монете Азиз святой

Половинки монеты вниз

И звеня и блестя понеслись.

Своенравная дева Кортка

У которой капризов сонм,

Лишь увидела Кобланды,

Так решила, что сбылся сон,

Сон волшебный о рыцаре-льве

Что подобен и равен ей

И умом и красой лица.

Поразила она отца,

Согласившись замуж пойти

За внезапного чужака.

Видно встретились два пути

Две судьбы слились на века.

Кобланды - шестилетний батыр

Гордый славной добычей герой

Не промешкав даже и дня,

Взяв Кортку помчался домой.

Царь Коктим о приданном речь

Не успел завести еще,

Как батыр вскачь пустил коня

Лишь кивнув ему через плечо.

Ровной степью скачут они

Кобланды на горячем коне

В золоченой повозке Кортка

И охрана приставлена к ней.

Вот немалый проехали путь

А Кортка все глядит вперед,

Словно что-то встретится тут,

Словно что-то путников ждет.

Вот и впрямь показался табун

Золотитсто-гнедых лошадей.

Кони славные как на подбор

Загляденье одно, ей-ей!

Но среди табуна стоит

Выделяясь особой красой

Кобылица жеребая. Тут

Приказала Кортка: "Постой!"

Подзывает она Кобланды:

"Посмотри на этот табун.

Пригляди, среди табуна

Мне лошадку, всего одну".

Засмеялся в ответ Коланды:

"Как скромна ты радость моя!

Не лошадку, а все табуны

Поголовно отдам тебе я".

"Не хочу я брать тобуны

Мне довольно только одной

Кобылицы. Достань Кобланды

Вон стоит она. Приз этот мой!"

Подивился батыр Кобланды,

Непонятной причуде Кортки

Он велел разузнать, кому

Подневольны коней косяки.

Отвечает ему Кортка:

"Здесь хозяин один - Салимбай,

Это дядя мой. Смело проси

Все отдаст, хоть луну пожелай".

"Хорошо, - отвечал Кобланды, -

Все исполню, как ты велишь".

А Кортка продолжает речь

Звонкий голос свой приглушив.

"Ты пойми, повелитель мой,

Конь, который сейчас под тобой,

Не годится к далеким походам

С ним опасно идти на бой.

Кобылица, что бродит здесь

Жеребенка нам принесет

Это будет чудесный конь

Никогда тебя не подведет

Кобылицу скорей возьми -

Мы избавимся от возни,

От забот и напрасных хлопот,

Коль придется идти в поход".

Кобланды к табунам поскакал

Там табунщиков разыскал.

Возглавлял их Кара Кужек

И ему Кобланды сказал:

"Мир тебе сосед дорогой!

Я сегодня вам не чужой.

Ваша славная дева Кортка

Стала верной моей женой.

Ты хозяину передай

Мой привет, мы душевно ждем

Что он явится повидать

Нас, гостинцами нагружен.

Передай, что смотринам цена

Кобылица всего лишь одна.

А ему мы в дар отдаем

Караван, груженый добром".

Мчится сметливый Кара-Кужек

Словно с лука тугого стрела,

Словно стая свирепых волков

Всю дорогу его гнала,

Словно ветром несомый пожар

Нес он весть Салимбаю, знал,

Что хозяин даст суюнши

О котором он и не мечтал.

Он влетел в Салимбаев аул

А народ столпился гуртом:

Что случилось? Набег врагов?

Иль чума заявилась в дом?

Крикнул Кара-Кужек: "Суюнши!

Обрела друга жизни Кортка,

Стал нам родичем Кобланды

Сын кипчаков издалека!"

"Знаю, знаю! Не продолжай, -

отвечает ему Салимбай. -

Опоздал ты Кара-Кужек,

Весть уже облетела наш край.

Нет, не птица его принесла

На своих могучих крылах,

Не олень, не степная лиса,

А бессонный Узун кулак!

Ты еще не вскочил на коня

Ты еще был в начале пути,

А слова Кобланды у меня

Разжигали огонь в груди

Знаю, знаю, что просят они.

Что за умница наша Кортка!

Далеко-далеко глядит,

Видит малое издалека!

А какой молодец Кобланды!

Как сумел он Кортку достать!

Да друг друга стоят они,

Статью вровень, умом подстать!

Потрясенн6ый Кара-Кужек

Словно вкопанный столб стоял.

А взволнованный Салимбай

Похвалы свои изливал.

Наконец, он гонцу говорит:

"Ты немедля обратно скачи,

Кобылицу, что просит Кортка,

Им почтительнейше вручи.

Я безмерно счастлив узнать

Что достигла Кортка, мой свет,

Самой высшей из всех высот -

На земле ведь другого нет

Парня, равного Кобланды

А тебе я даю суюнши

Ты давно уж мечтаешь владеть

Драгоценностью в виде камчи!"

Он с руки снимает камчу -

Потрясенный Кара-Кужек

Наяву обретает мечту -

Он счастливейший человек!

О камче Салимбая в степях

Пели песни, легенды плели

Сколько смелых, отважных (ребят) кипчаков

За нее бы костьми легли!

Вот обратно летит гонец

Не жалеет ездок скакуна

"Неужели Узун-кулак

Доберется раньше меня?"

К Салимбаю он вихрем летел,

А обратно вдвое быстрей!

Вот виднеются вдалеке

Двое самых счастливых людей.

Доскакал и долой с коня!

А его обнимают, ведут

Словно долго ждала родня

Ненаглядного сына тут.

Славный, добрый Кара-Кужек!

"Пей кумыс, - говорит Кортка, -

"Знаю, знаю, как Салимбай

Нас приветствует издалека!

Заслужил ты свой суюнши!

Дар такой не дают за так -

Обо всем уже рассказал

Щедрый ветреник Узун-кулак!"

Потрясенный Кара-Кужек

Молча пьет золотистый кумыс.

Как прохладен и как он свеж,

Этот дар степных кобылиц!

А Кортка кобылицу нашла

Гладит ласково ей бока,

Челку шелковую прямит

Что-то шепотом ей говорит.

Знает вещая дева Кортка:

Кобылице скоро рожать

А дорога еще далека

Многих трудностей не избежать.

Выбирает она в степи

Место тихое, сочный корм

Родничок ключевой кипит,

Разнотравья просторный дом.

Стали табором, стали ждать

Наступленья заветного дня

Кобылице во всем нужда,

А Кортка ходит рядом, служа.

Кто бы думал, что дочь царя

Так умеет любить лошадей,

Понимать их желания так,

Что другим не угнаться за ней.

Сорок дней и сорок ночей

Провела не смыкая глаз,

Чтоб чужой не притронулся к ней

Заглянув в неурочный час.

Золотым кормила зерном,

Ключевой поила водой,

Обтирала мягко бока

С одного повернув на другой.

Чтобы ветер ее не продул

Берегла ее в теплом шатре

Наконец, в беспокойном бреду

Появился на ранней заре

Жеребенок - чудесный бурыл.

Вот тогда настал для Кортки

Испытаний великий срок.

Жеребенка она принесла -

Не коснулась земля его ног.

Сняв с себя дорогую ткань

Теплый мех, драгоценный пух

Завернула бурыла и с губ

Сдула пену, вытерла чуб.

Сорок дней поила его

Материнским молозивом впрок

А потом другим молоком,

А потом добротным зерном.

Ни один жеребенок еще

Не видел заботы такой!

Наливался силой благой

Тай-бурыл - тулпар удалой.

Крепко на ноги встал бурыл

Нарядила его Кортка:

От ушей до звонких копыт

Снасть удобна была и легка.

И сказала Кортка Кобланды:

"А теперь отправимся в путь.

Загостились мы в этом краю

Старики твои долго нас ждут".

Старики Тохтарбай - Аналык

Дождались-таки сына домой,

А приехал он не один,

А с красавицей юной женой,

А в приданое деве Кортке

Дан чудесный конек Тай-бурыл.

О как горько ждать вдалеке

Сына милого, старец всплакнул

Девяносто скоро ему. Аналык шагает вослед

Скоро семьдесят будет ей.

Боже! Целых семьдесят лет!

Но не долго гостил Кобланды

В отчем доме. Дела зовут.

Как в степи стоят табуны?

Не опасен ли враг и джут?

Снова старец благословил

Сына в дальний, опасный путь

Сел на лошадь и след простыл.

Остается одно - всплакнуть…

Разыскал Кобланды табуны

Естемиса нашел, всех друзей

И пошла тут потеха, как встарь

Шутки, песни, игра - кто резвей?

Ведь по возрасту Кобланды -

Резвый юноша - мир открыт!

Он пустился на всем скаку

В бурю жизни забыв Кортку.

А Кортка за бурылом следит.

Минул год. Стал таем бурыл

И во лбу у него горит

Белый месяц ночь озарил.

А из тая вырос Кунан

Бил копытом с силой такой

Что гранит превращался в золу,

Словно был породой пустой.

Из кунана вышел донен

И взялась Кортка укреплять

Лошадиную гордую стать.

Знала способы дева Кортка

Сделать шею коню подлинней,

Сделать шею могучей, крепкой,

Из аркана петлю надев.

Приучала Кортка коня

К звону сабли, весу копья.

Заказала умельцам Кортка

Сделать все, что пригодно в боях.

Не жалела колец золотых

Аксамитов и серебра

Украшала сбрую, седло

И попону и стремена.

Знала дева - настанет час

И отправится конь в поход

И сидящего Кобланды

Там ни разу не подведет…

Чует вещая дева, беда уж близка

Скакуну Тай-бурылу недолго взрослеть

Вести горькие внутренний Узун-кулак

Посылает и ей уж никак не успеть…

Да, тревога Кортки не была

Опасеньем смущенной души

Сила вражья тучей пришла

И давай мирный край крушить.

Кровожадный вояка Хазан

Грабил мирные города

Убивал подряд всех дехкан

Их селенья огню предал.

Ногайинцы бегут кто куда.

Кызылбаши как волки грызут

Все живое, убийц орда

Обезлюдила степь, как джут.

О, жестокий изверг Хазан!

Из какой бы могилы встал?

Твои подвиги - Каратабан -

Черным людом народ назвал.

Ногайлинцы! Вы не орлы!

Захватил людоед Хазан

Две твердыни - Кырлы и Сырлы.

Он без боя их сходу взял!

Вы лишились ваших святынь

И теперь как своих ушей

Вам не видеть этих твердынь,

Навсегда потеряв их уже.

Не нашлось достойных мужей,

Лечь костями за землю свою!

Вы привыкли держать сторожей,

И поэтому все вас бьют.

А Хазан, захватив города,

Укрепил Сырлы и Кырлы

Он поставил стальные врата

Башни выстроил, вырыл рвы.

Хоть силен Хазан, да умен.

Осторожность нужна во всем.

Бог за тех, кто сам бережен

И спасает тех, кто спасен.

Ногайлинцев плачевный вид

Их сородичей ожесточил

Сорок тысяч семейств киятов

Как один взялись за мечи

Полководцы у них нашлись

Кызылбаши им не страшен был

За позор ногайлинцев отомстить

Пять батыров жаждут борьбы

Не забудет народ имена

Аккозы и Каракозы

Каражан и Кара Букан

Это дети военной грозы.

Не боятся полчищ врагов

Путь находят в кромешной тьме

Их слова как стрела и меч

Полыхают глаза и речь.

Пятый витязь был Караман

Он возглавил лихой караван

Полон гнева герой-батыр

В бой несется как ураган

Караман был отважен, горяч

Но умом прозорлив и зряч

Он предвидел жестокий бой,

Знал киятов, что вел с собой.

Он привал устроил в пути

И к войскам обратил лицо:

"Дорогие братья мои

Кызылбашу мы смерть несем.

Но дорога наша трудна.

У меня задумка одна:

По дороге лежит страна

Где кипчаки века живут

Это горы Кара Аспан

Кобланды находится тут.

Самый смелый в мире джигит

Самый сильный в мире силач

От него как мыши враги

Убегают трусливо вскачь.

Если сможет, с нами пойдет,

А не сможет - благословит.

Только взглянете на него

И победа нас осенит!"

Согласились кияты с вождем

И направились в Кара Аспан.

Кобланды увидел войска,

Что идут к нему издалека.

Догадался он - не враги

И послал Естемиса-гонца

Разузнать, намереньем каким

Одержимы эти войска

Естемиса в военный стан

Дружелюбно бойцы ввели

Там встречает его Караман

Скоро прибыл сам Кобланды.

Поздоровались богатыри

Ликованьем охвачен стан

Приготовился Кобланды -

Что же скажет ему Караман?

"Сверстник мой, великий батыр

Я иду на кровавый пир

На бандита, чье имя Гассан,

Мы его называем Хазан.

Этот чертов громила-наглец

Ногайлинцев извел в конец

Неужели мы будем терпеть

Кызылбаш нашу землю на треть

Сократил и вернуть не вернет

Только глубже когти вопьет

Знаю - это тяжелый путь

Духи предков меня зовут

Кызылбашскую силу не счесть,

Но ведет нас старинная честь.

И покорных рабов удел

Не для нас, наша высшая цель

Дать урок этим злобным врагам,

Чтоб забыли дорогу к нам.

Мой батыр! Ты умен, силен

Прозорливостью наделен

Будь у нас похода главой,

Мы победу одержим с тобой.

Знает враг, испытал не один,

Кто такой батыр Кобланды!"

Отвечает батыр Кобланды:

"Путь нелегкий у нас впереди.

Нужен конь непростой, он в руках

У хозяйки моей, Кортка

Знает, сможет ли конь бурыл

Несть обузу военной поры.

Подождем, Кортка даст ответ

Выходить в поход или нет…"

Воротился в шатер Кобланды,

Естемису дает наказ:

"Отправляйся скорее к Кортке

Сообщи - иду я в поход

Кызылбаши Гасан захватил

Ногайлинские города

Мирных жителей истребил

И остаться решил навсегда.

Караман, отважный батыр

С храбрым войском идет на врага,

Он зовет меня в бранный путь

И с пути того не свернуть.

Пусть Кортка готовит коня

Тай-бурыл теперь для меня

Самый верный в дороге друг

Без него я в бою без рук".

Расторопный друг Естемис

В полночь выехал, а к утру

Прискакал к аулу Кортки,

И нашел ее по шатру.

Занимался уже рассвет

Спит Кортка и слышит сквозь сон

Кто-то в полный голос зовет

Естемиса она узнает.

Потянулась сладко Кортка

Повернулась на бок Кортка,

Сбросить сон не в силах она

Вся истомой одолена.

С тихим стоном открыв глаза,

Распрямила изящный стан

Подавляя зевоту, встает

И ответ Естемису дает.

У Кортки цветисты слова

В каждом звуке глубокий смысл

Вникнешь - кругом пойдет голова -

Но во все вникать не стремись.

Перебрав все нити речей

Перелив по каплям ручей

Может статься, к сути придешь

Глубину ее мысли поймешь.

А ведь кажется, как просты

Как доступны, прозрачны, чисты,

Как понятны слова Кортки -

Так считают все простаки.

"Человек в желаньях своих

Не задержится ни на миг

От вершины, которую взял,

Он стремится достичь других

Хочет взять в дорогу батыр

Друга верного Тай-бурыла.

Передай ему мой привет,

Караману привет передай

Он достойнейший богатырь,

Витязь славный, гордый герой

Он за слабых стоит горой.

Двое рядом в жестоком бою

Не уронят славу свою

Но удача еще не близка

Тигра грозного не одолеть

Тай-бурыл не помощник им

И об этом мне ль не жаль?!

Разве дело коня погонять

Осыпая плетью бока?

Силой гнать товарища в бой

Не пристало даже волкам.

Не сравнить барана с козой,

Подражание тою не той

Байбише не сравнить с рабой

А шайтана с ведьмой рябой.

И невольник не сын родной

Господин мой славен умом

И народ Караспана о нем

Говорит и песни поет

Как о добром отце родном.

Дай Аллах здоровья нам,

Дай Всевышний удачи нам.

Пусть послушает нас господин

И не ходит пока к врагам.

Смертны все, кого создал бог,

Как судить того, кто плох?

А ровесник, зовущий в поход,

Он еще совсем не народ.

Передай господину поклон.

Пусть пока в поход не идет

Сорок дней и еще три дня

Тай-бурыла пусть подождет".

Кобланды не привык юлить

Хитрой речью друзей хвалить

Караману он в тот же миг

Правду выложил напрямик.

Если б речи вела Кортка,

То разлука была бы легка,

Но батыр Кобланды - простота

Сразу дело повел с хвоста.

"Мой любимый конь Бурыл-тай

Он Кортке как сын, почитай,

И милее и краше всех

Радость жизни, слезы и смех.

Не достиг еще Тай-бурыл

Полной зрелости, сорок дней

И еще трех не дотянул

Чтобы стать падишахом коней.

Так случилось тут на беду,

Извини, с тобой не пойду,

Но исполнится сказанный срок -

Я в команде - первый игрок!"

Знали все: батыр Караман

Не полезет за словом в карман,

Но от этих домашних дел

Он буквально остолбенел.

Караман был из тех вояк,

Что не могут постичь никак,

Проживи даже сто годов

Хитрой тонкости женских умов.

Наконец, обретя речи дар

Он сказал Кобланды: "О, брат!

Много в жизни чудес я видал

Но с таким, клянусь, в первый раз!

Мы походом идем не врага,

Кызылбаши сильней с каждым днем.

Будет сеча ужасна, страшна,

Не с одним простимся конем!

Ты поставил похода успех

Под удар из-за женских причуд.

Ухватился за бабий подол

То "иду", то "идти не хочу".

Кто командует в доме твоем?

Кто хозяин коню твоему?

Может ты со своим конем

В бой пойдешь по чужому уму?

Если ты подчинен во всем

Всемогущим советам жены

Оставайся, а мы пойдем

Оставайся! Но скинь штаны.

Будь приставленным к скакуну

Ублажай, обожай жену.

Будет в доме твоем, Кобланды,

Пара дружная - две жены!"

Так цедил Караман, язвил

Кобланды, и так разозлил,

Так батыра он распалил,

Что уже не осталось сил

Слушать желчь ядовитых слов

Закипала в батыре кровь

В диком гневе вскочил на коня

И в становье Кортки погнал.

Мчится он, обнаживши меч,

Снять готов ей голову с плеч.

Жжет позор Карамана речей

Пот течет по спине как ручей.

Но Кортка не была б Кортка!

Мужа видя издалека

Усмехнулась личиком всем:

"Позабыл к нам дорогу совсем,

Только так залучить пришлось

Видно въелась вожжа под хвост.

Караман хоть и впрямь мужлан -

Пособил увидеться нам!"

Возвращается дева в шатер

Тай-бурыла в повод берет

И наружу его ведет

Тай-бурыл почуял простор.

Загорелись глаза огнем

Бьет копытом о землю конь

Он гранитный камень жует

Словно это ячменный корм.

Взвился вихрем он в небеса

На поводьях висит Кортка

Крепко держится Дева-душа

Кобланды глядит не дыша.

Что за чудо конь Тай-бурыл!

А Кортка ему говорит:

"Ты любуешься этим конем,

Но не знаешь еще о том,

Что не дважды он мог шутя,

В поднебесье подняться, дитя,

Трижды ввысь он взлетел бы, но

Сорок дней и трех не дано.

Не дорос он, малыш, не доспел

Ты дождаться не захотел!"

И сказал Кобланды в ответ:

"О, Кортка, очей моих свет!

Почему ты грустишь? О чем?

Тьму печали своим мечом

Рассеку, освещу наш дом

Светом яркого дня. Не плач!

Кто сравнится с тобой Кортка?

Есть ли в мире вторая Кортка?

Верь мне, верь! В этом сила моя.

Не молчи, сомненье тая!"

А Кортка потупила взор,

Не глядит батыру в лицо.

Что творится в ее душе?

Иль не слышит ласковых слов?

Наконец, разомкнула уста:

"Разве соколу пара карга?

Разве кляче пара скакун?

Ты решил идти на врага

Но подумай кто тебя ждет

В милом доме? Сын или дочь?

Или братьев дружных семья?

Ты один. У тебя лишь я

У тебя лишь сестра Карлыгаш,

Престарелые мать и отец.

Что случится? Не знает никто.

Возвратится ли наш удалец?

Что мне делать в мире одной?

Ждать и ждать, озирая даль?

Думать где ты, батыр родной?

Вот о чем моя злая печаль!"

Кобланды ответил: "Да!

Доля женская нелегка!

Но не стоит о том гадать,

Что в грядущих скрыто годах.

Ах, Кортка! Как жизнь коротка

Я вернусь, не замедлю, знай!

А сейчас поскачу к старикам.

Ты удачи мне пожелай!"

И умчался батыр в поля

Оседает дорожная пыль.

"Эх, мальчишка! Что с него взять?

Тай-бурыл понятливей был.

Все с друзьями, вечно в делах

А теперь затеял войну

Знать, мужей так устроил Аллах,

Чтоб терпенью учить жену…"

Престарелый отец Тохтарбай

Благородная мать Аналык

Выбегают сына встречать

Лишь заслышали стук копыт.

О, как счастливы старики!

Подъезжает к ним Кобланды.

Оба бросились обнимать.

Гладят, смотрят, слезы текут

Повели сыночка в шатер,

Суетятся вокруг него.

Каждый сам по себе разговор

С ненаглядным дитятей ведет.

Не успело солнышко сесть

Уложили сынка в постель

Справа к сыну отец Тохтарбай

Слева к сыну мать Аналык.

Повернись дорогой ко мне -

Тохтарбай сыночку твердит.

Повернись ко мне золотой -

Вторит матушка Аналык.

И ласкают его они,

Обнимают его они

Теребят и воркуют над ним.

Уж давно погасли огни

А в шатре родительском смех

А в шатре полон рот утех

Слышно только до самой зари"

"Повернись, повернись, повернись!"

Так всю ночь вкушал Кобланды

Счастье нежной отчей любви

Материнской заботы мед,

Предков зов, что течет в крови.

А когда рассветный туман

Скрыл от взоров звезду Шолпан,

Прискакала дева Кортка,

Зная, будет ночь коротка,

И в шатре стариков Кобланды

Не сомкнет глаза не на миг

Тай-бурыла она привела,

Оседлав и чуть покормив.

И заслышав, что здесь Бурыл

Кобланды с постели скакнул,

А к шатру собрался народ

К Кобланды пришел весь аул.

Плачут люди, знают уже,

Что уходит батыр в поход.

И нельзя его удержать,

Потому что он храбр и горд.

Облачился батыр Кобланды

В боевые доспехи, копье

Укрепил на боку, колчан

Смертоносными стрелами полон.

Он в кольчуге, сияет шлем.

Тай-бурыл герою подстать

Снарядила любимца Кортка -

Все придется в пути испытать!

Попрощался с народом батыр

И под вздохи печальных людей

Провожаемый струями слез

Тронул шагом к Судьбе своей.

По обычаю давних времен

Провожать батыра пошли

Самых близких, самых родных

Безутешная группе лиц.

Тохтарбай идет с Аналык

Карлыгаш и дева Кортка.

И последнее слово сказать

Довелось начать Карлыгаш.

"От людей отставать нельзя

Сердцу дать приказа нельзя.

Мой родимый, единственный брат

На войну тебя тянут друзья.

Сокол мой с крылами, хвостом

Твой полет будет смел и скор.

Я останусь, прибрежный камыш,

Ива бедная, осокорь.

Ты уходишь в далекий край,

Остаюсь я, твоя сестра,

Беззащитная как овца

Боль разлуки как нож остра

Возвращайся, брат, поскорей

Нас покинутых пожалей.

А сейчас нас в цепях кручин

Воле Господа поручи.

Без опоры остался дом

Без защитника все кругом

И ягнята, отары овец,

Косяки лошадей и телец.

Все добро, что век собирал

Накопил старик Тохтарбай.

На кого ты оставил все

И ушел с ордой удальцов?

Посмотри, как сгорблен и сед,

Тохтарбай. Девяносто лет.

Плачет матушка Аналык.

На кого оставляешь их?

А меня, родную сестру,

Кто близняшка твоя и друг,

В детских играх вместе росли.

Ты кому меня поручил?

Самый близкий в мире тебе,

Сопечальница в жизни, в борьбе,

Дева мудрая, прелесть Кортка

От тебя опять далека.

В чем вина ее, и за что

Так карают ее небеса?

На кого оставляешь ее,

Отправляясь искать чудеса?!"

Слушал голос родимой сестры

И печально вздыхал Кобланды.

Что же станется с этой землей,

Как потянутся сирые дни?

И не мог он слез удержать,

Опираясь на древко копья.

Он вернется домой, прилетит

Словно птица в родное гнездо.

Карлыгаш не увидела слез

Он украдкой их стер рукавом.

А потом с волненьем сказал

Карлыгаш такие слова:

"Как свирепы в степи ветра,

В неприступных скалах горы,

Кто тебя пожалеет в беде?

Только милая сердцу сестра.

Ты опора моя Карлыгаш

Утешенье мое Карлыгаш

Подойди, подними глаза,

Поцелую их, Карлыгаш.

Не печалься сестра, я в пути

Буду сердцем дома, с тобой.

Раньше времени не хорони

Брата, бурей летящего в бой.

Я верблюдов оставил реке

Полноводной реке Сарысу

Табуны лошадей моих

От набега врагов не спасу

Я овец оставляю волкам

Серым хищникам, их клыкам.

Оставляю отца-старика

Пусть в беде защищается сам.

Оставляю мать - Аналык

Под защитой Биби-Фатимы.

Оставляю тебя, Карлыгаш

Под рукой Карашаш-Ханым.

Оставляю мою Кортку

Пусть хранит ее дева-палван.

Здесь все четверо собрались,

Вчетвером будет легче вам.

Я не буду совсем один

И со мною дитя Бурыл.

Ну, кому ты поручишь меня

Чтоб с пути меня не свернул?"

Отвечает сестра Карлыгаш:

"Кобланды, единственный наш!

Если в поле Кошкар один -

Каждый волк ему господин.

Ну зачем ты оставил нас,

Поручив врагам и волкам?

Мы тебя как зеницу глаз

Поручаем беречь богам.

Пусть хранит тебя Господин

Восемнадцать тысяч миров.

Если сведется не суждено

То запомни соль моих слов.

Чтобы не был вдали одинок

Чтоб не стал игрушкой судьбы

Чтоб домой воротился в срок.

О тебе день и ночь скорбим.

И пока не вернешься ты

Будем страдать ночи и дни,

Да хранит всемогущий Аллах

Дорогого нам Кобланды!"

Замолчала сестра, утирая слезу

Тут Кортка подошла, вся печали полна

Ноги легкие гибкое тело несут,

Не идет, а плывет как ладья по волнам.

"Дорогой мой, белей серебра

Дар небес, несказанно родной,

Половинка печальной души

Родничок в заповедной глуши.

Да хранит тебя, лев мой, судьба

Твой поход и опасен и крут

Возвратишься ли цел-невредим?

Одолеешь ли дьявольский путь?

Среди воронов черных - бел

Чужаком ты будешь для всех

Ты без братьев совсем один

Одинокий батыр-исполин.

Долгожданный сын у отца

Долгожданный у матушки сын

Сколько лет они ждали тебя,

А теперь ты бросаешь их.

Я тебя не могу удержать

Если едешь, ладно, езжай.

Но прижмись к материнской груди,

Молоком ее губы смочи.

Ты упрям, не слушаешь нас

Ты по-своему делаешь все.

Так тебя сотворил Аллах

Наше горюшко с милым лицом!

Ты решился, идешь на врага,

Сговориться с ним смысла нет

Одинокий могучий батыр

Сколько будет ударов, бед?

Сколько раз тебя Тай-бурыл

Чудом выручит из беды

Вот тогда о своей Кортке

Вспомнишь, сокол мой, Кобланды!

Караман с войсками спешит

Степь трясется от конских копыт.

Ты догонишь и опередишь

На двенадцать дней вперед

Ты достигнешь тех городов,

Что в полон захватил Гассан

Города Сырлы и Кырлы -

Там устроил сатрап свой стан.

Неприступный город Сырлы

Ты играючи разгромишь.

Укрепления, стены, люди

Ты в развалины превратишь.

На крутой горе Каскарлык

Остановишься отдохнуть

И тогда к тебе подойдет

Караман, что сманил тебя в путь.

Ты не трогай крепость Сырлы -

Караману отдай на штурм.

Пусть покажет силу свою

Полководец, гороховый шут.

Он придет к воротам Сырлы

И увидит булатную сталь

Стены будут стоять, как скала

Высотой - что твоя верста.

Не сумеет он одолеть

Эти стены и в шесть прыжков

На поклон к тебе он придет,

Сочинитель ехидных слов.

Недалекий степной мужлан

Честь его - в презренье к жене

Опозорится славный батыр,

Подойдя к крепостной стене.

Вижу я, как хан Кобыкты

Одолел тебя в скачке, что ж.

Сорок дней и еще три дня, -

Говорила я - не тревожь

Тай-бурыла! Нет, ты не внял

И в пот и кровь его вгонял.

Вот тогда ты вспомнишь Кортку,

Вспомнишь, как обидел меня.

Эх батыр мой, так, так страдал,

Столько сил войне этой дал,

А из трусов тех ногайлы

Хоть один "Спасибо!" сказал?

Хоть один из киятов, кому

Ты победу помог одержать.

Сразу выиграть всю войну, -

Хоть один оценил твою стать?

Ни один не сразил врага,

Ни один не взошел на стены

Только зависть и злоба в глазах,

Только черная в душах измена.

Ты вернешься домой, батыр

Ты увидишь - отец Тохтарбай

В рабском виде пасет овец

У калмыка, что взял наш край.

Ты вернешься мой Кобланды

И увидишь - за пряжей сидит

И слепит глаза Аналык

А за нею наймитка следит.

Ты вернешься домой, орел

И увидишь, что дома нет

Что сестра твоя Карлыгаш

Для калмыков варит обед.

Ты вернешься домой, герой

И увидишь рабства позор

Что меня принуждает, теснит

Ненавистный грабитель и вор.

Сердце гнев охватит и ты,

Пораженный укусом змеи

Наши радости и мечты

Обретешь как мираж вдали.

Что ж, родимый, иди в поход

Честь батыра превыше звезд.

Но когда настигнет черед

Увидеться - не будет слез.

Может встретишь в страшном аду

Ты Кортку, что любит тебя,

Что печали отдаст на разрыв

Жизнь - добычу страшной игры!"

Что творится в душе Кобланды,

Невозможно словом сказать.

Он стоит недвижим. К нему

Подбегает проститься мать.

Вся дрожит, и лицо в слезах,

Обнимает сына, и он,

Пробужденный выдохнул: "Ах!"

Душу всю вложил в этот стон.

Так стоят они - богатырь

И преклонная крошка-мать

Не придумать картины грустней

Друг от друга не оторвать.

"О, услышь меня, господин

Восемнадцати тысяч миров!

У меня единственный сын,

А ему тринадцать годов.

Знаю в книгах сорок имен

Сорока пророков, а мне

Лишь на гребне гора Кияс,

Лишь в долине земной Ильяс.

Кто поможет мне кроме вас?!

О, аруахи, предки мои,

Сохраните сына в пути,

Отвратить злую беду

Кроме вас кого мне найти?

Тай-бурыл - лучший в мире конь,

Воспитала его Кортка.

Не пропустит вражьей стрелы

Крепкий панцирь, кольчуга крепка.

Сабля легкая режет шутя

Самый твердый камень гранит,

Это чудо в родной руке

Сыну милому жизнь сохранит.

Благородный Шашты Азис

Поручаю козленка тебе

Помоги ему в трудном пути,

Будь защитник в военной судьбе!

И доспехи, щит и копье -

Сохраните даяние мое.

О благой наш Шашты Азис

Будь защитой вдали и близи!

От ягненка беду отведи

И с любой стороны огради.

Кобланды - он первенец мой

В шестьдесят лет его родила

Неужели в этот поход

Навсегда судьба увела

Повелитель воды Камбар,

Повелитель пустыни Камбар,

Кто поможет мне, как не ты

Отвести от сына удар?

Караман свалился на нас,

Захотелось ему в поход!

За собой позвал Кобланды

Тай-бурыл его повезет

А придет зима - в камышах

Не найдешь жилья и тепла.

Лев могучий святой Али

Сына я тебе отдала.

Сохрани его от ветров,

От мороза и снега укрой,

Будь родительницей второй,

Дай ему и покой и кров!

Мой младенчик, кровинка моя

В золотой колыбельке спал

Я сидела возле него

Наблюдала, не зная сна.

На руках носила его,

Целовала глазки и лоб.

О, хазрет наш Шахизаида

О, могучий Жарлыкаушы

Поручаю сына я вам

Не предайте его врагам!

Кроме вас мне надежды нет,

Дайте силу ему в делах.

Защити, пророк Магомет,

Будь заступник ему о, Аллах!"

Кобланды от волнения охрип:

"Хватит, матушка! Что за крик?

Я вернусь из похода, вернусь!

Все рассудит Аллах! Он велик!"

Караман уж давно в пути.

Кобланды провожает народ

Пожеланья ему кричат.

Уезжает батыр в поход…

Безутешен остался народ,

Все жалели, что прочь летит

Несравненный батыр Кобланды.

И родителей сердце скорбит.

Тохтарбай пытался пройти

Вслед за сыном два-три шага,

Но куда там? Не будет пути

Стариковским хилым ногам

Мать-отец глядели вослед

Одинокий всадник исчез

И они поручили его

Властелину земли и небес.

Тай-бурыл не скачет - летит,

Не касаясь копытом земли

Кобланды душой отошел

Думы витязя вдаль повели.

Что оставил он - ясно без слов.

Что ему предстоит впереди?

В нетерпенье судьбу испытать

Тай-бурылу батыр говорит:

"Я доволен своей судьбой

Сам Всевышний - наставник мой

А подруга моя Кортка

И рука у нее легка!

Верб я Кортке, как себе

Сколько добрых слов о тебе

Слышал я от моей Кортки!

Вот теперь ты их подтверди.

Ты на вид - коням образец

Загляденье! Скакун удалец.

И наряд у тебя - блеск и жар

Не жалела видать Кортка

Для любимца парчи, серебра

Золотое шитье горит.

Так послушай теперь Тай-бурыл,

Что тебе Кобланды говорит.

Превосходнейший из коней

Ты такого батыра несешь

С кем сравниться не сможет никто

Обыщи весь мир - не найдешь.

Но задел мою честь Караман,

Он ушел далеко вперед

Он считает, что Кобланды

Среди баб свой век проведет.

Что плестись мне за ним, трястись,

Что догнать же его не стать.

Тай-бурыл - ты крылатый конь,

Мы не можем с тобою ждать.

До Гассана тринадцать дней

Будет с войском идти Караман

Стань быстрее ветра мой друг

Пронесись как злой ураган

Караману плестись не грех,

Обгони же, утешь меня,

Чтобы город Гассана царя

Я увидел к закату дня!

В сорок дней до Гассана путь

Одолей этот путь за день.

Проскачи! И на нас с Корткой

Не падет униженья тень!"

Распалился батыр Кобланды

Гордость с гневом кипит в крови

Сгоряча ударил камчой

Тай-бурыла. И заговорил

Оскорбленный ударом Бурыл:

"Твой удар, батыр Кобланды,

Мог бы гору сдвинуть, свалить

Исполина, жизни лишить.

Как душа осталась во мне?

Знать тебя прогневили друзья,

Без друзей на свете нельзя

Нужно только выбрать умней.

Я рожден быть другом тебе.

Может, я и не так умен

Но с тобой не перечу Судьбе

Всем обильно я наделен.

Доскакать до Гассан решил

Ты, владыка мой, в один день.

Ты мне сердце, батыр сокрушил

Невозможное мне предложил.

Да, хозяин, ты дьявольски горд,

Только горд и я Тай-бурыл.

Я с тобой не вступаю в спор -

В этот подвиг вложу весь пыл.

Или выполню твой приказ

Или лягу в поле костьми

Пусть Всевышний рассудит нас.

В путь, хозяин! Держись. Аминь!"

И помчался конь Тай-бурыл

В небо синее взмыл стрелой

Не касаясь ногами земли

И леса и поля под собой

Оставляет, горят глаза

Кобланды восседает горой

И несутся они - гроза!

Вот чернеет что-то вдали,

Ближе, ближе - ба! Это он!

Карамановский Карабукан

Замыкающий рать заслон.

"Кто идет впереди тебя?

Далеко ли?" - спросил батыр.

"Впереди идет Косдаулет

До него скакать дня три!"

И опять воспрял Тай-бурыл

Позади остается гул

Вся дорога пошла ходуном

Пыль вдали клубится столбом.

Не успел и глазом моргнуть

Кобланды, а трехдневный путь

Пролетел Тай-бурыл, перед ним

Косдаулет стоит невредим.

Вопрошает батыр Кобланды:

"Кто еще идет впереди?"

Отвечает ему Косдаулет:

"Послезавтра ровно в обед

Ты догонишь орла Аккозы,

Если будешь от скачки жив".

Тай-бурыл глазами повел:

"Кто же он Аккозы - орел,

До которого надо два дня

Не жалея нудить коня?"

Снова скачет конь Тай-бурыл,

Не угнаться за ним орлу.

Никакая земная тварь

Не сравнится с ним на бегу.

И опять чернеется стан.

Кобланды пригляделся. Да!

Это с войском стоит Аккозы,

Что собрался брать города.

"Кто идет впереди тебя?" -

Кобланды батыра спросил.

"Там идет далеко-далеко

Полководец Каракозы".

"За три дня сумеем догнать?"

"Сомневаюсь. Уж очень далек!"

"Да, ты прав, - сказал Кобланды -

Ну и выдался нам денек!"

И опять летит Тай-бурыл,

Только ветер свистит в ушах.

Лес минует в один прыжок,

Через гору, лишь сделав шаг.

У батыра в глазах рябит,

И сжимается сердце в груди,

Тай-бурылу стоит скакнуть,

И рукой достанешь луну!

Вот догнали Каракозы.

Удивлен полководец. Ему

Кобланды-батыр говорит:

"Далеко ль Караман-джигит?"

Отвечает Каракозы:

"Караман на Гассана пошел

Не дождавшись батыров других,

Хочет сам заслужить почет,

Победителя, взять в полон

И Гассана и челядь его,

Захватить и детей и жен

И стада его и рабов.

Далеко ушел Караман

Много дней пройдет караван

Чтоб достичь караманов стан -

Тут задача совсем не проста".

Кобланды как всегда горяч:

"Мы не любим простых задач.

Караман от нас не уйдет".

И пустил Тай-бурыла вскачь.

Вот к полудню солнце встает,

Карамана настигли они.

Подскакал к нему Кобланды

И шутливо салем отдает:

"Ты хвалился своим конем

Дорогой мой друг Караман,

А плетешься словно жучек

Скоро ль встретит тебя Гассан?!

А теперь посмотри, батыр,

На коня, что растила жена.

Вот питомец моей Кортки,

Над которой смеялся ты.

За тобой лишь на третий день

Я пустился вослед и догнал.

Ты ж меня на тринадцатый день

Встретишь там, где цель указал.

Поспешай мой друг, торопись,

А не то я управлюсь сам

И победа над ханом Гассаном

Потечет у тебя по усам!"

И умчался вперед Тай-бурыл,

А кияты плетутся, никто

Из хваленых лихих молодцов

Не угнался за конским хвостом.

А Бурыл оставляет вдали

Горы, реки, поля и леса

Все мелькает, как быстрый сон,

Пятна, проблески, голоса.

Вот озера лежат на пути

Сколько их! Соленых, глухих,

В цепких зарослях, камышах

Где с трудом конь делает шаг

Он как ветер летит над водой,

Гуси с криком стремятся прочь,

В дебрях прячутся бобр и рысь,

Слыша конского скока свист

За озерами горы встают,

Горы жмутся одна к другой

Величаво стоит Каратау,

Умудренный стоит Алатау.

Недоступны смертным простым,

Только ханам покорны они,

Только биям известны они,

Тай-бурыл их шутя пропустил.

Проскочил он и солончаки,

Где воды напиться глоток

Утомленный путник мечтал,

Путь проделав в недельный срок.

И пустыни где желтый песок

Раскален докрасна, добела,

Да еще человек не ступал,

Тай-бурыла судьба привела.

Перевалов кремнистый склон,

Саксаулов заросли - дебрь,

Гиблых мест роковой заслон,

Вновь сменила безлюдная степь.

Скачет грозный конь Тай-бурыл,

Храп его как небесный гром,

Пот стекает с него дождем,

Сколько верст он уже покрыл!

Сотни, тысячи лошадей

Косяки коней, табуны

В этой скачке нашли бы конец,

Тай-бурыл, а на нем удалец

Несравненный батыр Кобланды

Мчатся к цели - хотят успеть

К сроку близкому на намаз

Собирающий люд в мечеть.

Уж четыре намаза прошло,

Остается последний, а ночь

Скоро-скоро закроет день

А быстрее скакать невмочь!

Понимает батыр Кобланды:

Торопился в поход он зря,

Сорок дней и еще три дня

У бурыла он сам украл.

Но бурыл не снижает прыть

Бурей мчится он, дьявольски горд.

Он скорее умрет, но Кортку,

Мать любимую не подведет.

Он летит из последних сил,

Он сметает все на пути

Камни, травы, птицы, зверье

Прочь с дороги, с ним не шути.

Вечереет, звезды глядят,

На невиданный конский скок,

Скоро запад лишится огня

Будет черным, как темный восток.

Скоро-скоро последний намаз

Кобланды словно оцепенел,

С горизонта не сводит глаз

Эй, Гассан! Ты не видишь нас?

Это время открылась гора,

Каменистый на ней перевал,

Под горою пасутся стада

И овец и крутых лошадей.

Увидали город они

Крепостную стену, что воздвиг

Для своей защиты Гассан

И последний намаз в тот миг

Словно колокол возвестил

Что достигнута цель пути

Не подвел лихой Тай-бурыл.

Он сумел дорогу пройти,

Ту дорогу, что сорок дней

Мчится самый резвый скакун,

О которой только во сне,

Возмечтает наглый хвастун.

И воспрял батыр Кобланды,

Он стада овец и коней

Отогнал, словно сто волков

Далеко от костров и степей.

Он копье свое навострил,

Укрепился прочно в седле

И пошел на приступ орлом

Сразу стало ему веселей.

Тай-бурыл над стеною взмыл

А потом опустился как гром

На незнающий страх град

На гассановской стражи сонм.

И пошел крушить Кобланды

Ожиревших наглых вояк,

И пошел крушить Кобланды

Нанося удары копья.

Тут поднялся смятенья шум,

Тут поднялся вселенский плач.

Кобланды громил и твердил:

"Получай Кызылбаш палач!

Это я Кобланды батыр

Ногайлинцы были детьми

Ты сгонял их всех в табуны

Резал бедных, терзал плетьми.

Ты героем себя возомнил,

Кызылбаш, вонючий бурдюк!

Думал подлость и воровство

Как всегда сойдут тебе с рук?!"

Был уверен в себе, в судьбе,

Что она уж не подведет.

Не страшил тебя Караман,

Пусть приходит! Пока дойдет

Ты таких наделаешь дел,

Приготовишь гостинцев таких,

Что сбежит он с войском своим

Будет впредь как мышонок тих.

"Нет, Гассан! К тебе не кият

За военной славой пришел!

Я, разгневанный Кобланды

Разлучу твою плоть с душой!

Дам тебе я такой урок,

Чтоб запомнил на тысячу лет

Ногайлинец - тихий сурок,

Но пришел возмездия срок!"

Сотрясает крепость Сырлы

Топот гневный. О, Тай-бурыл

Скольких ты покалечил, побил

Превратил их во прах и в пыль!

Стены рушатся, сверзлись дома

Груды в пепле лежачих камней

"О, Гассан! Посмотри во что

Обратился кумир твоих дней!"

Не успевший остыть Кобланды

На вершину горы Каскарлык

Направляется отдохнуть,

Утомился и Тай-бурыл.

И когда, наконец, прошли

Те двенадцать условленных дней

Появились кияты вдали,

Появились, как гость у дверей.

Окружили кияты Кырлы

Город-крепость плотным кольцом

Сорок тысяч бойцов шесть стен

Взяли в тесный жестокий плен.

Город прочно стоит как стоял

От киятов не пострадал.

Нет царапинки на стенах

А замки - булатный закал.

Трижды в день три напрасных дня

Штурмовали кияты Кырлы.

Караман-батыр на коне

Прыгал в город прочней скалы.

Перепрыгнуть стену не смог,

Караман полководец лихой

Оставалось одно - к Кобланды

Обратиться, махнув рукой,

На достоинство, гордость, честь,

Низко голову опустив,

И пуститься на грубую лесть,

И сказать ему: "Брат, прости!"

И отправился он к Кобланды,

Поклонился он Кобланды

И сказал: "Обиду забудь!

Все бывает. Наш враг один.

Не могу его одолеть,

Помоги, дорогой, идем!

Без тебя нам победы нет

Даже солнце не светит днем!"

Отвечал батыр Кобланды:

"Вижу, вижу твои труды.

Помню, как ты честил Кортку

Как осмеивал Тай-бурыла.

Так запомни, с умом Кортки

Не сравнятся десять таких,

Как великий батыр Караман.

Не боится тебя Гассан.

Враг ему не ты, а Бурыл

Сколько верст он за день покрыл!

А когда б не злословил ты

Он достиг бы другой высоты.

Сорок дней потерял и три дня,

Потому что унизил меня

Ты поганым своим языком,

Баба ты, хоть слывешь мужиком.

От таких хвастунов как ты

От таких болтунов как ты

Вечно будет страдать народ

И к счастливым дням не придет!

Убирайся прочь с моих глаз!

Это будет последний раз

Как с тобой я говорю.

Прочь, не то, как собаку прибью!"

Оскорбленный батыр Караман,

Молча плелся к своим войскам.

Кобланды же душу отвел

И его охватила тоска.

Жаль батыра. Он честно шел

На войну. А удача не всем

Достается. Нехорошо

Обошелся он с другом. Сел

На Бурыла герой Кобланды

И вдогонку пустился скорей.

Горько-горько когда ты один

И отталкиваешь друзей.

Карамана он скоро нагнал.

Понял все батыр Караман.

"Мы в расчете теперь, - сказал -

Ведь у нас враг один - Гассан!"

И легко у них на душе

И не страшен уже им враг.

И встречают войска вождей

И предвидят множество драк.

А батыр Кобланды воспрял,

С Караманом к стану врага,

К славной крепости мощной Кырлы

Что стоит неприступней скалы

Подскакали и молвил батыр,

Обращаясь к Бурылу так:

"Мы изведали снег и лед,

Мы изведали сахар и мед

Было много, мой друг Бурыл,

На пути нашем черных забот

Но одна у нас дева Кортка

Нам обоим она дорога

Ты и я за нее в бою

Рады жизнь положить свою.

Перед нами твердыня - скала

Враг уверен - ее не взять.

Мой Бурыл! Сумеешь ли ты

Им обратное доказать?

Тай-бурыл губой шевельнул

И другой губой пожевал

И хозяину тихо шепнул:

"Нас не путь боевой связал,

Нас послала Кортка в поход.

Разве я тебя подводил?

Разве я оказался хил?

Я тебя до Гассана мчал

Изо всех выбиваясь сил.

Если надо еще послужу,

Я тебе и Кортке покажу

Свою преданность, силу, стать,

Или голову честно сложу".

Как пружина сжался Бурыл

И как заяц вошел в прыжок,

Вихрем стену перемахнул

И на площади грянул гул:

То копыта чудо-коня

Так ударили по камням,

Что казалось треснет земля

Под обломками град схороня!"

Попытался и Караман

Одолеть крепостную стену,

Но опять потерпел провал

Не по силам она ему.

Удрученный отъехал он.

А Гассан увидав со стены

Войско буйное гордых кият

Понял - не избежать войны.

Кобланды во стане врагов

Видит силищу - все в броне

Все в оружии до зубов.

Значит, быть жестокой войне!

Всем известно, каков Кызылбаш -

Пальца в рот ему не клади.

Выступают строем стальным

Тучей против Кобланды.

Впереди владыка Гассан,

Он закован в броню до пят.

Сталь сверкает - больно глазам,

Стрелы звонкие тоже не спят.

А копье с каленым концом,

Пробивающем камень гранит

Древко бархатом обнесено

Чтоб удар верней сохранить.

Он рассержен, лицо-чугун,

Ледяные сверкают глаза.

"Не боись, сынок, не боись!" -

Он сквозь зубы батыру сказал.

А за ханом свита идет

Караул - любимец-сынок,

Бегаул - царедворца сын,

Много знатных сынов и сынков.

Знать вельможная на подбор

Шелком, золотом, серебром

Разукрашен дворцовый хор.

Наворованным сытый добром.

И сказал повелитель Гассан

"Неразумному" Кобланды:

"Эй, кыргыз с Алатауских гор!

Твой наряд вызывает смех.

У коня твоего, смотрю,

Ничего-то конского нет!

Чей ты будешь? Кто твой отец?

Мать хоть помнишь, кто твоя мать?

Жаль мне видеть тебя, глупец,

Не хочу сироту обижать.

Ну, куда тебя занесло?

Сам ты выбрал опасный путь

Уходи, малец, уходи

Но оставить тут не забудь

Все доспехи, что для тебя

Тяжелы, не дорос ты до них.

И коня оставь, на таких

Возят воду в дудку гудя".

Усмехнулся батыр Кобланды

"Ты, я вижу, большой шутник.

В балаган бы, дядя, пошел.

Что ты вырядился, как жених?

Не таращься, как таракан,

Не смеши меня видом своим,

Я таким вьюночкам, как ты,

Кизяка накачивал дым.

Что ты пыжишься, словно хан?

Может, ханом себя возомнил?

Если хан какой-то Гассан,

Только свиньям он будет мил.

Ты - пустышка, о роде твоем

Я и спрашивать не хочу.

Есть отец у тебя или мать

Мне плевать, об этом молчу.

Если кто-то тебя родил

То уверен, это урод

Очень мало тогда походил,

На того, кто имеет род.

А про мать твою слова нет,

Что за мать, если мужа нет?

Эй Гасса, или как тебя там

От тебя людям только вред.

Ты захватчик, бандит и вор,

А войска твои шайка воров.

Скольких ты ограбил людей

И присвоил чужое добро?!

Города, где живет Кызылбаш

И страна где чванишься ты,

Ногайлинец, сородич наш,

Потерял, убегая в кусты.

Эй, ты, пугало для ворон,

В красной шапке отпетый дурак,

На чужих нацеленный жен,

Петушиных любитель драк,

Я сверну тебе шею, индюк,

Не спасет тебя краска хна.

Много пало таких гадюк,

От копыт моего коня.

Ну, попробуй вояка-трус

Потягайся со мной, с Кобланды.

Вас тут множество, я один,

Я малец, не боись выходи!"

Тут обиды Гассан не стерпел

На батыра рванулся гигант

Кобланды его плетью огрел,

Взбеленился верзила Гассан.

И сошлись они конь о конь,

Стали мять друг друга, давить,

Стали брать в стальные тиски,

Гнуть, растягивать, грудью бить.

Обнажили свои мечи,

Разлетелись мечи в куски

Обнажили они ножи

И погнулись ножи как от ржи

Льется градом кровавый пот

Площадь вспахана конским трудом

Весь народ не жив и не мертв

Смотрят бой, что идет ходуном.

Изловчился батыр Кобланды

И Гассана с коня ссадил

И копья смертоносный конец

В грудь проклятого с гневом всадил.

Тут Гассану конец настал,

Был Гассан да вышел весь.

Испустил окаянный дух

Испарилась с душою спесь.

Взвыл народ видя это зло.

Как теперь без хана они?!

Ох, как дьяволам не повезло,

Наступают черные дни!

Сорок тысяч отборных псов

Кызылбашей кровавых рать

Растерялись, увидев, что хан

Пал и больше ему не встать.

Но собравшись с духом бойцы

Кызылбаши одетые в сталь

Видят - враг Кобланды один

И давай его окружать,

И давай в него стрелы пускать,

Сорок тысяч вояк-храбрецов,

Как на льва сорок тысяч псов.

И тогда вознес Кобланды

Духам предков молитвы слова

"О, аруахи, я одинок,

А враги - пустая трава.

Караспан, мой далекий край,

Там кипчаки, как муравьи.

Хоть один бы пришел помогать!

Эх, сородичи вы мои…

Если голову здесь сложу,

Кто до вас донесет ту весть?

На кого я надеюсь теперь?

Тай-бурыл - единственный здесь.

Он останки мои свезет

В мой далекий-далекий край.

Здесь надежда моя на меч,

На доспехи, знавшие брань.

Лук тугой и стрела-пчела,

Смертоносное жало копья,

Мой защитник надежный шлем,

Щит, еще не сбитый ничем

Эх, оружие! Други мои!

Вас ковал несравненный Давид.

Славу мне приносили вы,

А не те Карамана львы.

Если мне суждено уснуть,

Завершив этот грозный путь

Я не стану в прощальный час

Оставлять обиду на вас!"

Все аруахам поведал батыр

Слушал, слушал его Тай-бурыл

И такая вошла в него мощь

Словно сила тысячи крыл.

А батыр, словно свыше взял

Наставленье духов-отцов,

И, казалось, не замечал

Как в кольцо его сжали враги.

Эх, враги-кызылбаши, сброд,

Необученных дурней базар!

Кобланды на копье берет

Сорок вас за единый раз!

Непокорных рубит мечом,

Убегающих плетью бьет

Раскидал кызылбашей сонм,

И преследовать не устает

Ни один не ушел. Ни один!

А какие творили дела!

Ногайлинцев развеяли в дым,

Карамана вели как осла.

Разбежалась хваленая рать

Кто-куда, лишь бы шкуру спасти.

Табуны лошадей захватил

Кобланды и пристроил в пути.

Город пал, был он горд и велик,

Был он грозен, владыка в степи!

Все развеялось словно дым

Победитель один - Кобланды....

Продолжение см.ниже

Изменено 4 Июня 2006 пользователем Владимир К

[Гость Владимир К]

Маленько не пускает форум сразу запостить два больших сообщения подряд (да простят меня модераторы), пришлось зайти как гость, чтобы "проредить"...

[В.К.]

Продолжение. Начало, пожалуйста, см. на предыдущей странице

...Город-крепость открыт ветрам

А кияты тут не причем.

Восемнадцать дней Кобланды

Бился насмерть с врагом один.

Но кияты придумали план -

Погубить батыра хотят

И добычу - добро и скот

Прикарманить - таков расчет.

Но вмешался сам Караман

Удержал молодцов от беды

Пристыдил он их, вразумил,

Объяснил, кто есть Кобланды.

Угощал Кобланды пять дней

Войско храброе рода кият.

Сорок тысяч голодных ртов

Накормил он, победе рад.

Но кияты домой не хотят

Возвращаться с пустой сумой.

Караман пришел к Кобланды

И открыл ему замысел свой.

"Ты великий батыр. Ты один

Разгромил Гассана-царя.

Сколько бед он нам причинил!

Все, герой, тебя благодарят.

А меня, не успевшего в бой,

Не успевшего свергнуть врага,

Называют куклой пустой.

Кобланды! Мне честь дорога.

Не хочу возвращаться домой

Под насмешки друзей и врагов.

А добычи хочу большой,

Жажду славы слабой душой.

Помоги мне, батыр, есть путь

В царство хитрого Кобыкты,

Сколько всякого там добра!

Можно речь вести до утра.

Мы нагрянем на Кобыкты,

Мы злодея скупого убьем

И с богатой добычей домой

Незапятнанные придем!!

Был доверчив батыр Кобланды,

Простодушен, сердцем открыт.

Не предвидел сколько беды

Этот план Карамана таит.

Не злопамятен был батыр,

Позабыл Карамана подвох,

Позабыл сколько отнял сил

У него на Гассана поход.

Он ответил: "Ну что ж! Идем".

И вскочили они на коней

И помчались к земле Кобыкты,

Не предвидя опасных дней.

Проскакали всю ночь они

Вот пожухли вдали огни

И настал туманный рассвет

Показался к городу след.

Показались стада Кобыкты,

Что паслись не зная беды.

Были лошади так хороши

Что восторга не скрыл Кобланды.

Налетели они на табун

Окружили, погнали вдвоем

А ходил среди прочих коней

Ат-Тарлан, что был лучшим конем.

Приложил он ухо к земле,

Покосил глаза в небеса,

Понял пламенный Ат-Тарлан,

Что чужие - по голосам.

Ат-Тарлан помчался домой

Известить о грозной беде,

А друзья дорогой прямой

Мчатся прочь после этих дел.

Кобыкты от Тарлана весть

Неприятную получив,

Снарядился в погоню тот час,

Взял аркан, кинжал наточил.

Взял испытанное в боях

С наконечником острым копье,

И немедля помчался в поля,

Чтоб вернуть богатство свое.

Кобланды после долгих трудов,

Утомивших его вконец,

Лег вздремнуть на часок-другой

Сторожит его друг-удалец.

Настигает хан Кобыкты

Угоняемые табуны.

Он мрачнее тучи сидит,

Он кричит и слова грозны:

"Эй, ворюга, бросай коней!

Попадешься под руку мне!

Ты решил, что хозяина нет

Что табу - это горсть камней?

Ты решил, что хозяина нет

На зеленой этой земле?

Обломаю тебе хребет,

Если змей, то умрешь в золе.

Как ты смеешь сюда ходить,

Как ты смеешь стрелы метать!

Как ты смеешь чужое добро

На горбу своем умыкать?!"

Не был трус простец Караман,

С Кобыкты сразиться решил.

И нацелил свое копье,

И на злого врага наскочил.

Кобыкты был старый боец,

Он копье Карамана отбил.

Самого шутя из седла

Плетью страшной на земь свалил.

Как щенка Карамана взял,

По рукам и ногам связал,

Бросил воина хан Кобыкты

На коня как барана-токты.

Кобланды непробудно спит

Окликает его Кобыкты.

Не проснулся, пусть даже гром

Загрохочет. Глубок его сон.

Кобыкты раскинул умом

И связал по рукам и ногам

Силача-молодца Кобланды,

Десять раз обмотав узлом.

И заржал тут конь Тай-бурыл,

И проснулся тут Кобланды.

Понянулся и пять узлов

Разорвал усильем одним.

Кобыкты смекнул - тут нужна

Связка прочная, в кандалы

Заковал по рукам и ногам

Карамана и Кобланды.

И привез Кобыкты гостей,

В город свой, столицу свою.

И в темницу бросил двоих,

Пусть в сыром подвале сгниют!

Вот добрался до дома хан

И зовет свою дочь Карлыгу.

Карлыга, если спишь, то встань,

Я сегодня тебя могу

И порадовать и удивить,

Двое тварей двуногих со мной,

Полюбуйся на них, накорми,

И покрепче в чулан запри".

Карлыга не спеша сошла,

Посмотрела на пленных в цепях

Подхватила их, как мешки

И в темницу их заперла.

А тем временем Кобыкты

Объявляет великий той,

Потому что пленил Кобланды

Этот случай совсем непростой.

К Алшагыру хану послал

Сына: враг не страшен уже,

Пусть походом на Караспан

Выступает калмыцкий хан.

Караспан не страшен теперь,

Кобланды в темнице в цепях.

За хорошую весть Бершымбаю

Двух своих дочерей отдаст

Славный хан Алшагыр-калмык.

Ног не чуя летит Бершымбай,

Он девиц - Каникей, Теникей -

Дочерей Алшагыра давно

Все мечтал своими иметь.

А тем временем Карлыга,

Кобыкты любимая дочь,

В Кобланды не видит врага,

Память матери дорога.

Мать красавицы Карлыги

Мусульманкой пленной была

И святую веру свою

Юной дочери передала.

Карлыга мечтала о днях,

Что настанут и в край родной,

Где кипчаки-братья живут,

Возвратиться, а тут как тут,

Перед ней наяву не во сне,

Появился сам Кобланды.

Надо, надо батыра спасти.

От неволи, позорной беды.

И вошла Карлыга осветив,

Мрак подземный, как солнца луч,

Словно выглянула луна

Из-за грозных ужасных туч.

И сказала она вождям:

"Если я пожалею вас

И свободу желанную дам,

Как получится ваш рассказ?

Не забудете, что Карлыга,

Дева слабая волю дала,

Не пойдете на новый разбой,

Не угоните наши стада?"

И ответил ей Караман:

"Я хочу одного - уйти,

И чтоб в будущем никогда

Не сходились наши пути.

Что я здесь потерял? Зачем

Потянуло меня сюда?

Развяжи меня, Карлыга,

Умереть не дай от стыда".

Говорит батыр Кобланды:

"если снимешь оковы, знай,

Я, как заяц, избегнув беды,

Не пущусь в родимый мой край.

Я достигну врага Кобыкты,

Пусть он спрячется под землей,

Я орлом на него налечу,

Обернись он скользкой змеей.

Я не спрячусь, как жалкий вор,

Табуны мне его не нужны.

Мне страшнее всего позор,

Если ляжет он на Кобланды.

Если хочешь - сними эту цепь,

Если хочешь - надень еще.

Я с мольбой и просьбой к тебе

Обращаться не стану - все!

Ты спросила - вот мой ответ.

Есть Всевышний - сильнее всех.

Если он не поможет мне,

Значит, доля моя в вечном сне!"

К Караману взор обратив,

Продолжает речь Кобланды:

"Караман ты батыр лихой,

Не оспорю я выбор твой.

Поезжай в родные края,

Там печаль и судьба твоя.

По пути пройдешь Караспан,

Где живут кипчаки мои,

Поклонись им от Кобланды,

Завершившего юные дни.

Одиноким павшим бойцом

За свободу родной земли,

Он не видел рядом с собой

Ни родных, ни друзей-молодцов.

Много славных батыров у нас,

Много биев мудрых у нас,

Много беков, ведущих войска

Против недругов в грозный час.

Где они, боевые орлы?

Ни один не пошел с Кобланды.

Кто заботился и скорбел

Об оставленных мною родных?

Мой отец - седой Тохтарбай!

Как свои коротаешь дни,

Ты наверное, в пастухах,

Босоногий, солнцем палим,

Издевается над тобой,

И над матушкой Аналык

Кызылбаш, угнетатель злой,

Не боящийся Кобланды.

А сестреночка Карлыгаш

В жалком рубище спину гнет,

Ублажает с темна до темна

Кызылбашей, новых господ.

О, Кортка, что с тобой? Где ты?

Может, спрятал в темницу тебя

Кызылбаш, окаянный пес,

Красоту твою возлюбя?!

Эх, кипчаки, родной народ!

Почему в вас гордости нет?

Почему вас каждый урод

Держит в слугах за годом год?!

О, судьба, за какую вину

Стал я тоже кара кипчак?

И, наверное, здесь сгнию,

Не снеся головы на плечах.

Где ты, мой драгоценный Бурыл,

Сколько верст я с тобою покрыл,

Сколько было побито врагов,

Где ты, где ты мой друг дорогой?!"

И тогда поняла Карлыгаш,

Что не выйдет батыр Кобланды

Из темницы на божий свет,

Что надежды на это нет.

Уж просили они с Караманом,

Умоляли они с Караманом,

Но батыр оставался глухим

И ни слова не молвил им.

И тогда Карлыгу осенило:

"Караман, скачи в табуны,

Приведи сюда Тай-бурыла,

Покажи его Кобланды".

Караман в табуны ускакал,

Тай-бурыла там отыскал

И держа коня в поводу

Воротился назад к утру.

Тай-бурыл за высокой стеной

Чует рядом хозяин родной.

Ржет он радостно и зовет

Кобланды ответ подает.

"Где ты милый друг Тай-бурыл?

Кто тебя от меня укрыл?

Воротился ко мне, дорогой!

Кто там гонится за тобой?"

Потянулся и цепи порвал

Поднапрягся и стену сломал

К Тай-бурылу вышел орел

Словно заново крылья обрел!

И сказала тут Карлыга:

"Поднимись, Кобланды-ага

Сядь, как прежде скорей в седло,

Я скажу тебе несколько слов.

Здесь в неволе, как тень я жила

Мать моя мусульманкой была.

Увели ее некогда в плен,

Сколько слез она пролила!

Умирая сказала мне:

"Не увижу я светлых дней.

Ты же, доченька, ухитрись

И в родные степи вернись.

Ты кипчашка чистой крови

Там, в степях, родные твои.

Здесь чужая ты будешь всем

Уходи отсюда совсем".

Ты явился, кипчак-батыр

Мое сердце навек покорил,

Будь свободен, а я с тобой

Буду рядом в беде любой.

Только знай, что есть в табуне

Конь чудесный - скакун Тарлан,

Он опаснее всех сторожей,

Он быстрее, чем ураган.

Безгранично верит в него

Неусыпный хан Кобыкты.

Ни один конокрад - вор

Не унес головы от беды.

Но Тарлана батыр не тронь.

Не опасен Тарлан для нас,

Пусть несет он весть Кобыкты

Нас в обиду Аллах недаст".

Призадумался Кобланды

И помчался в ночь к табунам

Захватил он добро Кобыкты

Но сумел убежать Тарлан.

Кобыкты слышит храп коня,

Он кричит: "Вставай, Карлыга!

Извещает нас быстрый Тарлан

О приходе злого врага!"

Карлыга отвечает: "Отец!

Никаких не видно врагов.

Хочет пить наш любимый Тарлан,

Я поставлю воды ведро".

Помещен в темницу Тарлан.

Карлыга доспехи берет,

Карлыга оружье берет,

Карлыга читает Коран.

Лошадь верная Акмоншак

Понесла Карлыгу как вихрь

И отважная Карлыга

Догоняет друзей своих.

А за лошадью Акмоншак,

Увязался добрый конек

Что такое? - думает он

Что за странный сегодня денек?!

"Все чужие. А где свои?"

Заподозрил неладное он

И стремительно повернул

В те места, где остался дом.

"Пусть уходит", - сказала вослед

Карлыга. Нас теперь не взять.

В цепи звонкие не сковать,

В узы хитрые не связать".

Хан закован был в прочную сталь,

Было девять слоев стальных.

Ни мечом, ни копьем не достать

В бронь закованного Кобыкты.

И сказала краса Карлыга:

"Кобыкты стрелой не возьмешь

И копьем его не пронзишь

И мечом его не сокрушишь.

Есть, однако место в броне,

Три колечка в кольчуге стальной

В это место его поразишь

И копьем и каленой стрелой".

Караман и краса Карлыга

Продолжают скачку, летят.

Кобланды задержался и ждет

Ждет, когда Кобыкты подойдет.

Кобыкты слышит топот Тулпара,

Видит - в страшной тревоге скакун

Понял хан, что недаром Тарлан

Среди ночи устраивал гул.

"Эй, кипчаки! Коварные люди!

Налетят, как воры в ночи.

Словно нет здесь хозяина, словно

Нет батыров свой дом защитить.

Карлыга! Ты вражнею стала.

Ты забыла про ласку и хлеб.

Ты ногами земли не касалась,

Для тебя ничего не жалел.

Мать твоя не была полонянкой

Полновластной царицей была.

Знал я, знал, что она мусульманка,

Но обиды она не несла.

Все имела она, что хотела.

Но отравлен был нечистью мозг,

А кипчакам-то не было дела

До того, что с бедняжкой стряслось.

Не нашлось храбреца иль батыра,

Чтобы выручить пленную лань.

Даже рады, наверное, были,

Что не брал с них законную дань!

Эх ты, глупая, глупая дочка!

Не нужна ты кипчакам, они

Проживут золотые денечки

Без тебя и без Кобланды".

Оседлал вдогонку коня

Кобыкты, разгневанный хан.

Он с народом простился, сказав:

"Оставайтесь с миром, друзья!

Буду жив, или в поле усну -

Знает небо. Дело мое -

Наказать окаянных врагов

И вернуть родное добро".

Вот увидел батыр Кобланды

Скачет следом хан Кобыкты

Закричал: "Обернись, погоди!

Здесь мы встретились: я и ты!"

Достает Кобланды стрелу

Положил ее на тетиву

И вознес молитву свою

Предкам славным, что нас берегут

"Ну не дрогни, моя рука,

Не туманьтесь глаза мои,

Где вы предки, дайте мне мощь

Чтобы недруга скинуть прочь.

Вещий предок Шашты Азис

Обрати свои взоры вниз

Семь прославленных предков, мне

Не скажите сегодня "Нет!"

Я один - сам себе народ

С поля кто меня уберет.

Если жертвой врага паду

На четырнадцатом году?"

Он спустил стрелу с тетивы

Засвистела стрела-змея

И вонзила жало свое

В тело мощное Кобыкты.

Зашатался могучий хан

Хочет вырвать стрелу - нет сил!

В голове - отрава - туман

Кобланды его подкосил.

Пал на землю хан Кобыкты.

Слезы градом льются из глаз

Жизнь ушла из могучих рук

И в очах его свет угас.

Был нерадостен Кобланды -

Это было убийство, не бой.

"Эх, зачем Караман хитрец

Ты повел меня за собой?

Кто мне был батыр Кобыкты?

Что мне сделал могучий хан?

Кровь невинную я пролил.

О, предательница Карлыга!

Если женщина отдала

В руки вражеские отца

Нет прощения ей вовек,

Человечьего нет лица".

Вот нагнал Кобланды батыр

Карамана и Карлыгу.

Окружили героя они

Воздают ему честь, хвалу.

На этом заканчивается мой критический перевод эпоса "Кобланды". Объясняю. В различных редакциях предлагается дальнейшая интерпретация сюжета, искажающая допустимый логически и беллетристически оправданный финал этого великого произведения. Такие расхождения могут только дезориентировать читателя-слушателя. Я беру на себя смелость утверждать, что дальнейшая судьба батыра Кобланды и его супруги Кортки проходила на фоне мирного деятельного жизнеустройства, не связанного с рискованными предприятиями агрессивного характера. Кобланды время от времени защищал свой край от посягательств враждебных племен, не знавших его могущества, не предполагавших, чем окончатся необдуманные набеги. Умер Кобланды в мирной и спокойной обстановке, оплакиваемый родными и близкими. На могиле Кобланды был установлен щит героя. На этом щите была изображена голова степного волка, а на заднем плане нарисована священная гора Казыкурт. Легенду о дальнейшей судьбе этого щита я изложил на страницах "Казахского эротического романа", который пока находится в рукописи.

Переводчик Б.М.Джилкибаев(С)

12.04.2005

Изменено 4 Июня 2006 пользователем Владимир К

[В.К.]

Мир изменился, - он стал большим и маленьким одновременно...Границы открыты, каждый из нас вправе выехать за пределы своей глухой деревушки в лесу, поселка, города, страны...Соприкоснуться с другой культурой, обычаями традициями...

Но ушла ли ксенофобия?

Еще в начале 90-х услышал потрясающую песню Андрея Мисина, - "Чужой"...Она как раз об этом...

Кто не слышал, - оч рекомендую, долго искал в инете...Подвесить не могу (5 мб, много), скачать можете ЗДЕСЬ

Очень долго не слышал эту вещь, прослушал заново, - то же самое, что и 15 лет назад...Мороз по коже.

ЧУЖОЙ

Имант Зиедонис, пер. Р. Добровенского, музыка и исполнение песни - Андрей Мисин (С)

Странным шагом неверным, как голос в тумане,

В странном платье из странной неведомой ткани

Мимо наших ворот человек проходил -

Точно лес можжевеловый взгляд его был.

И сказала ты: "Что у него за душой?

Для чего он тут бродит так поздно?

Чужой!"

Но собака признала нежданного гостя,

Он ей кинул болотный огонь вместо кости.

Пьёт ли жаба в хлеву молоко по утрам?

"Кстати как её звать?" - обернулся он к нам.

И сказала ты: "Что у него за душой?

Что за речи завёл он так поздно?

Чужой!"

"А горят ли концы ваших пальцев свечами?

Моё сердце из золота. Поделиться ли с вами?

И которую вам половину отдать?

Ту, что вам не понятна? Ту, что можно понять?

И сказала ты: "Что у него за душой?

Для чего он тут бродит так поздно?

Чужой!"

И прохожего мы не пустили в ворота,

А теперь ждём-пождём, ожидаем кого-то.

Но всегда день как день, ночь как ночь, дом как дом.

Жаба в хлев не торопится за молоком.

Поедает корова стог сена за год...

Никаких незнакомцев возле наших ворот...

Изменено 8 Июня 2006 пользователем Владимир К

[Гость Tochka]

Мир изменился, - он стал большим и маленьким одновременно...Границы открыты, каждый из нас вправе выехать за пределы своей глухой деревушки в лесу, поселка, города, страны...Соприкоснуться с другой культурой, обычаями традициями...

Но ушла ли ксенофобия?

Еще в начале 90-х услышал потрясающую песню Андрея Мисина, - "Чужой"...Она как раз об этом...

Кто не слышал, - оч рекомендую, долго искал в инете...Подвесить не могу (5 мб, много), скачать можете ЗДЕСЬ

Очень долго не слышал эту вещь, прослушал заново, - то же самое, что и 15 лет назад...Мороз по коже.

ЧУЖОЙ

Имант Зиедонис, пер. Р. Добровенского, исп.песни Андрей Мисин (С)

Странным шагом неверным, как голос в тумане,

В странном платье из странной неведомой ткани

Мимо наших ворот человек проходил -

Точно лес можжевеловый взгляд его был.

И сказала ты: "Что у него за душой?

Для чего он тут бродит так поздно?

Чужой!"

Но собака признала нежданного гостя,

Он ей кинул болотный огонь вместо кости.

Пьёт ли жаба в хлеву молоко по утрам?

"Кстати как её звать?" - обернулся он к нам.

И сказала ты: "Что у него за душой?

Что за речи завёл он так поздно?

Чужой!"

"А горят ли концы ваших пальцев свечами?

Моё сердце из золота. Поделиться ли с вами?

И которую вам половину отдать?

Ту, что вам не понятна? Ту, что можно понять?

И сказала ты: "Что у него за душой?

Для чего он тут бродит так поздно?

Чужой!"

И прохожего мы не пустили в ворота,

А теперь ждём-пождём, ожидаем кого-то.

Но всегда день как день, ночь как ночь, дом как дом.

Жаба в хлев не торопится за молоком.

Поедает корова стог сена за год...

Никаких незнакомцев возле наших ворот...

ВЕЩЬ.

тяжелая штука - ксенофобия.

глубоко сидит в людях.

вроде и разумом понимают, что неправильно - относиться к человеку отрицательно, и бояться его - только потому, что он - Чужой,

а подсознательно выдают такое, что иногда прсто жутко становится.

:biggrin:

[В.К.]

ВЕЩЬ.

тяжелая штука - ксенофобия.

глубоко сидит в людях.

вроде и разумом понимают, что неправильно - относиться к человеку отрицательно, и бояться его - только потому, что он - Чужой,

а подсознательно выдают такое, что иногда прсто жутко становится.

Tochka, а самой слабо что-нить разместить!? Тема все-таки для творчества Великих предназначена, - поделиться тем, что тебя "зацепило"....Тут даже Sweety, тож поклонница русского рока кое-что размещала, - "Черный пес Петербург"...Где-то в первой трети страниц темы...

[Гость Tochka]

Tochka, а самой слабо что-нить разместить!? Тема все-таки для творчества Великих предназначена, - поделиться тем, что тебя "зацепило"....Тут даже Sweety, тож поклонница русского рока кое-что размещала, - "Черный пес Петербург"...Где-то в первой трети страниц темы...

не слабо.

просто, правда, вдохновения требует.

настроя соответствующего...

знаете, много чего, что когда-то "цепляло", потрясало и попросту нравилось...

вот Окуджава нравится:

выкладываю два стихотворения: одно - трогательное и яркое, другое - о том, как хотелось бы жить..как жить нужно, по-моему.

************

Тьмою здесь все занавешено

и тишина как на дне...

Ваше величество женщина,

да неужели — ко мне?

Тусклое здесь электричество,

с крыши сочится вода.

Женщина, ваше величество,

как вы решились сюда?

О, ваш приход — как пожарище.

Дымно, и трудно дышать...

Ну, заходите, пожалуйста.

Что ж на пороге стоять?

Кто вы такая? Откуда вы?

Ах, я смешной человек...

Просто вы дверь перепутали,

улицу, город и век.

*********

Не верю в Бога и судьбу. Молюсь прекрасному и высшему

Предназначенью своему, на белый свет меня явившему...

Чванливы черти, дьявол зол, бездарен Бог - ему неможется.

О, были б помыслы чисты! А остальное все приложится.

Верчусь, как белка в колесе, с надеждою своей за пазухою,

Ругаюсь, как мастеровой, то тороплюсь, а то запаздываю.

Покуда дремлет бог войны - печет пирожное пирожница...

О, были б небеса чисты! А остальное все приложится.

Молюсь, чтоб не было беды, и мельнице молюсь, и мыльнице,

Воде простой, когда она из золотого крана вырвется.

Молюсь, чтоб не было разлук, разрух, чтоб больше не тревожиться.

О, руки были бы чисты! А остальное все приложится.

[Гость Tochka]

Хулио Кортасар.

Непрерывность парков

Рассказ (Из книги "Конец игры")

Перевод В. Спасской

Он начал читать роман несколько дней назад. Забросив книгу

из-за срочных дел, он вернулся к ней лишь в вагоне, на обратном

пути в усадьбу; постепенно его захватывало развитие сюжета,

фигуры персонажей. Под вечер, написав письмо своему поверенному

и обсудив с управляющим вопросы аренды, он вновь раскрыл книгу

в тишине кабинета, выходившего окнами в парк, где росли дубы.

Устроившись в любимом кресле, спиной к двери, вид которой

наводил бы его на мысль о нежеланных посетителях, и поглаживая

левой рукой зеленый бархат, он принялся читать последние главы.

Его память усваивала без всякого труда имена и характеры

героев; почти сразу же он втянулся и интриги захватывающего

сюжета. С каким-то извращенным наслаждением он с каждой

строчкой отходил все дальше от привычной обстановки и в то же

время чувствовал, что его голова удобно покоится на бархате

высокой спинки, что сигареты лежат под рукой, а за окнами,

среди дубов, струится вечерний воздух. Слово за словом,

поглощенный неприглядной ссорой героев, образы которых делались

все ближе и яснее, начинали двигаться и жить, он стал

свидетелем последней их встречи в горной хижине. Первой туда

осторожно вошла женщина; следом появился любовник, на лице его

алела свежая царапина: он только что наткнулся на ветку. Она

самозабвенно останавливала кровь поцелуями, но он отворачивался

от нее, он пришел сюда не затем, чтобы повторять обряды тайной

связи, укрытой от чужих глаз массой сухих листьев и лабиринтом

тропинок. На груди его грелся кинжал, а под ним билась вера в

долгожданную свободу. Тревожный диалог катился по страницам,

как клубок змей, и чувствовалось, что все давно предрешено.

Даже эти ласки, опутавшие тело любовника, как будто желая

удержать и разубедить его, лишь напоминали о ненавистных

очертаниях другого тела, которое предстояло уничтожить. Ничто

не было забыто: алиби, случайности, возможные ошибки. Начиная с

этого часа, у каждого мига имелось свое, особое назначение. Они

дважды повторили весь план, и торопливый шепот прерывался лишь

движением руки, поглаживающей щеку. Начинало смеркаться.

Уже не глядя друг на друга, накрепко связанные общим

делом, они расстались у дверей хижины. Ей следовало уйти по

тропе, ведущей к северу. Двинувшись в противоположном

направлении, он на секунду обернулся посмотреть, как она

убегает прочь, как колышутся и отлетают назад распущенные

волосы. Он тоже побежал, укрываясь за деревьями и оградами, и

наконец в синеватых вечерних сумерках различил аллею, идущую к

дому. Собаки должны были молчать, и они молчали. Управляющий не

должен был встретиться в этот час, и его здесь не было.

Любовник поднялся по трем ступеням на веранду и вошел в дом.

Сквозь стучавшую в ушах кровь он слышал слова женщины: сперва

голубая гостиная, потом галерея, в глубине -- лестница,

покрытая ковром. Наверху две двери. Никого в первой комнате;

никого во второй. Дверь в кабинет, и тут -- кинжал в руку,

свет, слабо льющийся в окна, высокая спинка кресла, обитого

зеленым бархатом и голова человека, который сидит в кресле и

читает роман.

[В.К.]

Джек Лондон.

Закон жизни

Старый Коскуш жадно прислушивался. Его зрение давно угасло, но слух оставался по-прежнему острым, улавливая малейший звук, а мерцающее под

высохшим лбом сознание было безучастным к грядущему. А, это пронзительный голос Сит-Кум-То-Ха; она с криком бьет собак, надевая на них упряжь.

Сит-Кум-То-Ха - дочь его дочери, но она слишком занята, чтобы попусту тратить время на дряхлого деда, одиноко сидящего на снегу, всеми забытого

и беспомощного. Пора сниматься со стоянки. Предстоит далекий путь, а короткий день не хочет помедлить. Жизнь зовет ее, зовут работы, которых

требует жизнь, а не смерть. А он так близок теперь к смерти.

Мысль эта на минуту ужаснула старика, и он протянул руку, нащупывая дрожащими пальцами небольшую кучку хвороста возле себя. Убедившись, что

хворост здесь, он снова спрятал руку под износившийся мех и опять стал вслушиваться.

Сухое потрескивание полузамерзшей оленьей шкуры сказало ему, что вигвам вождя уже убран, и теперь его уминают в удобный тюк. Вождь

приходился ему сыном, он был рослый и сильный, глава племени и могучий охотник. Вот его голос, понукающий медлительных женщин, которые собирают

пожитки. Старый Коскуш напряг слух. В последний раз он слышит этот голос. Сложен вигвам Джиохоу и вигвам Тускена! Семь, восемь, десять... Остался,

верно, только вигвам шамана, укладывавшего свой вигвам на нарты. Захныкал ребенок; женщина стала утешать его, напевая что-то тихим гортанным

голосом. Это маленький Ку-Ти, подумал старик, капризный ребенок и слабый здоровьем. Может быть, он скоро умрет, и тогда в мерзлой земле тундры

выжгут яму и набросают сверху камней для защиты от росомах. А впрочем, не все ли равно? В лучшем случае проживет еще несколько лет и будет ходить

чаще с пустым желудком, чем с полным. А в конце концов смерть все равно дождется его - вечно голодная и самая голодная из всех.

Что там такое? А, это мужчины увязывают нарты и туго затягивают ремни. Он слушал, - он, который скоро ничего не будет слышать. Удары бича

со свистом сыпались на собак. Слышишь, завыли! Как им ненавистен трудный путь! Уходят! Нарты за нартами медленно скользят в тишину. Ушли. Они

исчезли из его жизни, и он один встретит последний тяжкий час. Нет, вот захрустел снег под мокасинами. Рядом стоял человек; на его голову тихо

легла рука. Как добр к нему сын! Он вспомнил других стариков, их сыновья уходили вместе с племенем. Его сын не таков. Старик унесся мыслями в

прошлое, но голос молодого человека вернул его к действительности.

- Тебе хорошо? - спросил сын.

И старик ответил:

- Да, мне хорошо.

- Около тебя есть хворост, - продолжал молодой, - костер горит ярко.

Утро серое, мороз спадает. Скоро пойдет снег. Вот он уже идет.

- Да, он уже идет.

- Люди спешат. Их тюки тяжелы, а животы подтянуло от голода. Путь далек, и они идут быстро. Я ухожу. Тебе хорошо?

- Мне хорошо. Я словно осенний лист, который еле держится на ветке. Первое дуновение ветра - и я упаду. Мой голос стал как у старухи. Мои глаза больше не показывают дорогу ногам, а ноги отяжелели, и я устал. Все хорошо.

Довольный Коскуш склонил голову и сидел так, пока не замер вдали жалобный скрип снега; теперь он знал, что сын уже не слышит его призыва. И тогда рука его поспешно протянулась за хворостом. Только эта вязанка отделяла его от зияющей перед ним вечности. Охапка сухих сучьев была мерой его жизни. Один за другим сучья будут поддерживать огонь, и так же, шаг за шагом, будет подползать к нему смерть. Когда последняя ветка отдаст свое тепло, мороз примется за дело. Сперва сдадутся ноги, потом руки, под конец оцепенеет тело. Голова его упадет на колени, и он успокоится. Это легко. Умереть суждено всем.

Коскуш не жаловался. Такова жизнь, и она справедлива. Он родился и жил близко к земле, и ее закон для нее не нов. Это закон всех живых существ. Природа не милостива к отдельным живым существам. Ее внимание направлено на виды, расы. На большие обобщения примитивный ум старого Коскуша был не способен, но это он усвоил твердо. Примеры этому он видел повсюду в жизни. Дерево наливается соками, распускаются зеленые почки, падает желтый лист - и круг завершен. Но каждому живому существу природа ставит задачу. Не выполнив ее, оно умрет. Выполнит - все равно умрет. Природа безучастна: покорных ей много, но вечность суждена не покорным, а покорности. Племя Коскуша очень старо. Старики, которых он помнил, еще когда был мальчиком, помнили стариков до себя. Следовательно, племя живет, оно олицетворяет покорность всех своих предков, самые могилы которых давно забыты. Умершие не в счет; они только единицы. Они ушли, как тучи с неба. И он тоже уйдет. Природа безучастна. Она поставила жизни одну задачу, дала один закон. Задача жизни - продолжение рода, закон ее - смерть. Девушка - существо, на которое приятно

посмотреть. Она сильная, у нее высокая грудь, упругая походка, блестящие глаза. Но задача этой девушки еще впереди. Блеск в ее глазах разгорается, походка становится быстрее, она то смела с юношами, то робка и заражает их своим беспокойством. И она хорошеет день ото дня; и, наконец, какой-нибудь охотник берет ее в свое жилище, чтобы она работала и стряпала на него и стала матерью его детей. Но с рождением первенца красота начинает покидать женщину, ее походка становится тяжелой и медленной, глаза тускнеют и меркнут, и одни лишь маленькие дети с радостью прижимаются к морщинистой щеке старухи, сидящей у костра. Ее задача выполнена. И при первой угрозе голода или при первом длинном переходе ее оставят, как оставили его, - на снегу, подле маленькой охапки хвороста. Таков закон жизни.

Коскуш осторожно положил в огонь сухую ветку и вернулся к своим размышлениям. Так бывает повсюду и во всем. Комары исчезают при первых заморозках. Маленькая белка уползает умирать в чащу. С годами заяц тяжелеет и не может с прежней быстротой ускакать от врага. Даже медведь слепнет к старости,

становится неуклюжим и в конце концов свора визгливых собак одолевает его. Коскуш вспомнил, как он сам бросил своего отца в верховьях Клондайка, - это было той зимой, когда к ним пришел миссионер со своими молитвенниками и ящиком лекарств. Не раз облизывал Коскуш губы при воспоминании об этом ящике, но сейчас у него во рту уже не было слюны. В особенности вспоминался ему "болеутолитель". Но миссионер был обузой для племени, он не приносил дичи, а сам ел много, и охотники ворчали на него. В конце концов он простудился на реке около Мэйо, а потом собаки разбросали камни и подрались из-за его костей.

Коскуш снова подложил хворосту в костер и еще глубже погрузился в мысли о прошлом. Во время Великого Голода старики жались к огню и роняли с уст туманные предания старины о том, как Юкон целых три зимы мчался, свободный ото льда, а потом стоял замерзший три лета. В этот голод Коскуш потерял свою мать. Летом не было хода лосося, и племя с нетерпением дожидалось зимы и оленей. Зима наступила, но олени не пришли вместе с ней. Такое никогда не бывало даже на памяти стариков. Олени не пришли, и это был седьмой голодный год. Зайцы не плодились, а от собак остались только кожа да кости. И дети плакали и умирали в долгой зимней тьме, умирали женщины и старики, и из каждых десяти человек только один дожил до весны и возвращения солнца. Да, вот это был голод!

Но он видел и времена изобилия, когда мяса было столько, что оно портилось, и разжиревшие собаки совсем обленились, - времена, когда мужчины смотрели на убегающую дичь и не убивали ее, а женщины были плодовиты, и в вигвамах возились и ползали мальчики и девочки. Мужчины стали тогда заносчивы и чуть что вспоминали прежние ссоры. Они перевалили через горы на юг, чтобы истребить племя пелли, и на запад, чтобы полюбоваться на потухшие огни племени танана. Старик вспомнил, что еще мальчиком он видел в год изобилия, как волки задрали лося. Зинг-Ха лежал тогда вместе с ними на снегу, - Зинг-Ха, который стал потом искусным охотником и кончил тем, что провалился в полынью на Юконе. Ему удалось выбраться из нее только до половины - так его и нашли через месяц примерзшим ко льду.

Так вот - лось. Он и Зинг-Ха пошли в тот день поиграть в охоту, подражая своим отцам. На замерзшей реке они наткнулись на свежий след лося и на следы гнавшихся за ним волков.

- Старый, - сказал Зинг-Ха, умевший лучше разбирать следы. - Старый. Отбился от стада. Волки отрезали его от братьев и теперь не выпустят.

Так оно и было. Таков волчий обычай. Днем и ночью, без отдыха, они будут с рычаньем преследовать его по пятам, щелкать зубами у самой его морды и не отстанут от него до конца. Кровь закипела у обоих мальчиков. Конец охоты - на это стоит посмотреть.

Сгорая от нетерпения, они шли все дальше и дальше, и даже он, Коскуш, не обладавший острым зрением и навыками следопыта, мог бы идти вперед с закрытыми глазами - так четок был след. Он был совсем свежий, и они на каждом шагу читали только что написанную мрачную трагедию погони. Вот здесь лось остановился. Во все стороны на расстоянии в три человеческих роста снег был истоптан и взрыт. Посредине глубокие отпечатки разлатых копыт лося, а вокруг более легкие следы волков. Некоторые, пока их собратья бросались на жертву, видимо, отдыхали, лежа на снегу. Отпечатки их туловищ были так ясны, словно это происходило всего лишь минуту тому назад. Один волк попался под ноги обезумевшей жертве и был затоптан насмерть. Куча костей, чисто обглоданных, подтверждала это.

Они снова замедлили ход своих лыж. Вот здесь тоже происходила отчаянная борьба. Дважды опрокидывали лося наземь, - как свидетельствовал снег, - и дважды он сбрасывал своих противников и снова поднимался на ноги. Он давно выполнил свою задачу, но жизнь была дорога ему. Зинг-Ха сказал: "Никогда не бывало, чтобы раз опрокинутый лось снова встал на ноги". Но этот встал.

Когда потом они рассказывали об этом шаману, он счел это чудом и каким-то предзнаменованием.

Наконец, они подошли к тому месту, где лось хотел подняться на берег и скрыться в лесу. Но враги насели на него сзади, и он стал на дыбы и опрокинулся навзничь, придавив двух из них. Они так и остались лежать в снегу, не тронутые своими собратьями, ибо погоня близилась к концу. Еще два места битвы мелькнули мимо, одно вслед за другим. Теперь след покраснел от крови и плавный шаг крупного зверя стал неровным и спотыкающимся. И вот они услышали первые звуки битвы - не громогласный хор охоты, а короткий отрывистый лай, говоривший о близости волчьих зубов к бокам лося. Держась против ветра, Зинг-Ха полз на животе по снегу, а за ним полз Коскуш - тот, кому предстояло с годами стать вождем своего племени. Они отвели в сторону ветки молодой ели и выглянули из-за них. И увидели самый конец

битвы.

Зрелище это, подобно всем впечатлениям юности, до сих пор было еще свежо в памяти Коскуша, и конец погони стал перед его потускневшим взором так же ярко, как в те далекие времена. Коскуш изумился этому, ибо в последующие дни, будучи вождем мужей и главой совета, он совершил много великих деяний - даже если не говорить о чужом белом человеке, которого он убил ножом в рукопашной схватке, - и имя его стало проклятием в устах людей племени пелли.

Долго еще Коскуш размышлял о днях своей юности, и, наконец, костер стал потухать, и мороз усилился. На этот раз он подбросил в огонь сразу две ветки, и теми, что остались, точно измерил свою власть над смертью.Если бы Сит-Кум-То-Ха подумала о деде и собрала охапку побольше, часы его

жизни продлились бы. Разве это так трудно? Но ведь Сит-Кум-То-Ха всегда была беззаботная, а с тех пор как Бобр, сын Зинг-Ха, впервые бросил на нее взгляд, она совсем перестала чтить своих предков. А впрочем, не все ли равно? Разве он в дни своей резвой юности поступал по-иному?

С минуту Коскуш вслушивался в тишину. Может быть, сердце его сына смягчится и он вернется назад с собаками и возьмет своего старика отца вместе со всем племенем туда, где много оленей с тучными от жира боками.

Коскуш напряг слух, его мозг на мгновение приостановил свою напряженную работу. Ни звука - тишина. Посреди полного молчания слышно лишь его дыхание. Какое одиночество! Чу! Что это? Дрожь пошла у него по телу. Знакомый протяжный вой прорезал безмолвие. Он раздался где-то

близко. И перед незрячими глазами Коскуша предстало видение: лось, старый самец, с истерзанными, окровавленными боками и взъерошенной гривой, гнет книзу большие ветвистые рога и отбивается ими из последних сил. Он видел мелькающие серые тела, горящие глаза, клыки, слюну, стекающую с языков. И

он видел, как круг неумолимо сжимается все тесней и тесней, мало-помалу сливаясь в черное пятно посреди истоптанного снега.

Холодная морда ткнулась ему в щеку, и от этого прикосновения мысли его перенеслись в настоящее. Он протянул руку к огню и вытащил головешку. Уступая наследственному страху перед человеком, зверь отступил с протяжным воем, обращенным к собратьям. И они тут же ответили ему, и брызжущие

слюной волчьи пасти кольцом сомкнулись вокруг костра. Старик прислушался, потом взмахнул головешкой и фырканье сразу перешло в рычанье; звери не хотели отступать. Вот один подался грудью вперед, подтягивая за туловищем и задние лапы, потом второй, третий; но ни один не отступил назад. Зачем цепляться за жизнь? - спросил Коскуш самого себя и уронил пылающую головню на снег. Она зашипела и потухла. Волки тревожно зарычали, но не двигались с места. Снова Коскуш увидел последнюю битву старого лося и тяжело опустил голову на колени. В конце концов не все ли равно? Разве не таков закон жизни?

[В.К.]

...Костер из надежд, детских сказок и веры

Еще горит пламя - уже звенят нервы

День прожит, он умер, его больше нету,

А время мы меряем на сигареты

Реальность - текила с лимоном и солью,

А мы - те актеры, что вышли из роли

Суфлера не слыша, смеемся над миром,

Танцуем на крыше забытого тира

Актеры свободы, заложники ветра

Мы ищем вопросы, мы знаем ответы

Антракт. В три затяжки скурить сигарету

Улыбки на лица! Мы здесь до рассвета

Гаданье на кофе, надежда на чудо

Ладони в крови, в тихом шепоте губы

И мир на осколки за сказку кому-то...

Саша Чубарьян(С)"ПОЛНЫЙ ROOT"

_________________________________

Графомания сплошная, не кажется ли!? Однако, - не торопитесь, коллеги...

Меня лично эта книга(откуда стихотворный отрывок), - "ПОЛНЫЙ ROOT", Саши Чубарьяна (псевдоним, скорее всего!?), - во-первых, дала вескую надежду на то, что в Сети народ не только не разучился читать, но и умеет писать...Шикарно писать, в том числе и интеллектуальные боевики в стиле "киберпанк", которые даже не читаешь, и "проглатываешь", лихорадочно перелистывая страницы...

Во-вторых, - заставила крепко задуматься, - а мир-то изменился, реально...И книга эта, - буквально о ЗАВТРАШНЕМ дне...

Так что, - оч рекомендую, скачать и прочитать. Не пожалеете! :bow:

chubaryan_sasha_polnyi_root.rtf.zip

[В.К.]

Сергей Орлов

* * *

Его зарыли в шар земной....

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля -

На миллион веков,

И Млечные Пути пылят

Вокруг него с боков....

На рыжих скатах тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжелые гремят,

Ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой...

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей...

1944

[В.К.]

Кто прав!?

Ричард Бах

Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Невыдуманному Джонатану Чайке,

который живет в каждом из нас

...Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.

В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой, весть об этом мгновенно донеслась до Стаи, ожидавшей завтрака, и вот уже тысяча чаек слетелись к судну, чтобы хитростью или силой добыть крохи пищи. Еще один хлопотливый день вступил в свои права.

Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега в полном одиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени Джонатан Ливингстон. Взлетев на сто футов в небо, Джонатан опустил перепончатые лапы, приподнял клюв, вытянул вперед изогнутые дугой крылья и, превозмогая боль, старался удержать их в этом положении. Вытянутые вперед крылья снижали скорость, и он летел так медленно, что ветер едва шептал у него над ухом, а океан под ним казался недвижимым. Он прищурил глаза и весь обратился в одно единственное желание: вот он задержал дыхание и чуть... чуть чуть... на один дюйм... увеличил изгиб крыльев. Перья взъерошились, он совсем потерял скорость и упал.

Чайки, как вы знаете, не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются. Остановиться в воздухе – для чайки бесчестье, для чайки это – позор.

Но Джонатан Ливингстон, который, не стыдясь, вновь выгибал и напрягал дрожащие крылья – все медленнее, медленнее и опять неудача, – был не какой нибудь заурядной птицей.

Большинство чаек не стремится узнать о полете ничего кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное – еда, а не полет. Больше всего на свете Джонатан Ливингстон любил летать.

Но подобное пристрастие, как он понял, не внушает уважения птицам. Даже его родители были встревожены тем, что Джонатан целые дни проводит в одиночестве и, занимаясь своими опытами, снова и снова планирует над самой водой.

Он, например, не понимал, почему, летая на высоте меньшей полувзмаха своих крыльев, он может держаться в воздухе дольше и почти без усилий. Его планирующий спуск заканчивался не обычным всплеском при погружении лап в воду, а появлением длинной вспененной струи, которая рождалась, как только тело Джонатана с плотно прижатыми лапами касалось поверхности моря. Когда он начал, поджимая лапы, планировать на берег, а потом измерять шагами след, его родители, естественно, встревожились не на шутку.

– Почему, Джон, почему? – спрашивала мать. – Почему ты не можешь вести себя, как все мы? Почему ты не предоставишь полеты над водой пеликанам и альбатросам? Почему ты ничего не ешь? Сын, от тебя остались перья да кости.

– Ну и пусть, мама, от меня остались перья да кости. Я хочу знать, что я могу делать в воздухе, а чего не могу. Я просто хочу знать.

– Послушай ка, Джонатан, – говорил ему отец без тени недоброжелательности. – Зима не за горами. Рыболовные суда будут появляться все реже, а рыба, которая теперь плавает на поверхности, уйдет в глубину. Полеты – это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть.

Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он старался делать то же, что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дрался с сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы и хлеба. Но у него ничего не получалось.

«Какая бессмыслица, – подумал он и решительно швырнул с трудом добытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. – Я мог бы потратить все это время на то, чтобы учиться летать. Мне нужно узнать еще так много!»

И вот уже Джонатан снова один в море – голодный, радостный, пытливый....

– ...настанет день, Джонатан Ливингстон, когда ты поймешь, что безответственность не может тебя прокормить. Нам не дано постигнуть смысл жизни, ибо он непостижим, нам известно только одно: мы брошены в этот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока у нас хватит сил....

...На восходе солнца почти тысяча чаек толпилась вокруг учеников Джонатана и любопытством смотрела на Мейнарда. Им было безразлично, видят их или нет, они слушали и старались понять, что говорит Джонатан.

Он говорил об очень простых вещах: о том, что чайка имеет право летать, что она свободна по самой своей природе и ничто не должно стеснять ее свободу – никакие обычаи, предрассудки и запреты.

– Даже если это Закон Стаи? – раздался голос из толпы чаек.

– Существует только один истинный закон – тот, который помогает стать свободным, – сказал Джонатан. – Другого нет....

bah_richard_chaika_po_imeni_dzhonatan_livingston.rtf.zip

[В.К.]

В принципе, кто когда-либо соприкасался так или иначе с Нефтью, - я имею в виду с миром очень больших нефтяных денег, хотя бы частично представляя их масштабы, и задумывался о глобальности этого понятия в современной жизни, - понимает, что именно Ее Величество Нефть сейчас правит миром....Нефтяной бизнес, - наверное, самый жестокий и беспринципный, поскольку на кону в этой игре, - многие сотни миллиардов долларов...И вторжение в Ирак, - только один из маленьких кровавых эпизодов в нефтяной истории человечества...

Классически принято считать, что наиболее изобилующими мрачными преступными эпизодами является история знаменитых драгоценных камней ("Великий Могол", "Кохинор", "Шах" и т.д.), однако, - пожалуй, в истории многих нефтяных месторождений, - крови и преступлений поболе будет...

А что будет, если когда-нибудь нефть перестанет править миром!? И уйдет ли она добровольно со сцены, точнее, - дадут ли ей уйти нефтяные владыки, уйти просто так, и потерять на этом уходе свое могущество!? Наверное, нет.

Подвешиваю одну из самых поразительных книг-предвидений, которая говорит буквально о возможном ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ...

И к тому же, эта книга, - "Мост Верразано", - написана автором, - Александром Мирером, поразительно: великолепным сочным языком талантливого прозаика советской школы, с одной стороны, и с другой стороны, - с истинным знанием реалий американской жизни, и пожалуй, - с любовью к этой стране, в которой Писатель жил последние годы своей жизни.

Почитайте, - не пожалеете, вещь просто шикарная, и заставляющая думать...

Мост_Верразано___Мирер_Александр.txt

Изменено 10 Июля 2006 пользователем Владимир К

[Master Fess]

В принципе, кто когда-либо соприкасался так или иначе с Нефтью, - я имею в виду с миром очень больших нефтяных денег, хотя бы частично представляя их масштабы, и задумывался о глобальности этого понятия в современной жизни, - понимает, что именно Ее Величество Нефть сейчас правит миром....Нефтяной бизнес, - наверное, самый жестокий и беспринципный, поскольку на кону в этой игре, - многие сотни миллиардов долларов...И вторжение в Ирак, - только один из маленьких кровавых эпизодов в нефтяной истории человечества...

Классически принято считать, что наиболее изобилующими мрачными преступными эпизодами является история знаменитых драгоценных камней ("Великий Могол", "Кохинор", "Шах" и т.д.), однако, - пожалуй, в истории многих нефтяных месторождений, - крови и преступлений поболе будет...

А что будет, если когда-нибудь нефть перестанет править миром!? И уйдет ли она добровольно со сцены, точнее, - дадут ли ей уйти нефтяные владыки, уйти просто так, и потерять на этом уходе свое могущество!? Наверное, нет.

Подвешиваю одну из самых поразительных книг-предвидений, которая говорит буквально о возможном ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ...

И к тому же, эта книга, - "Мост Верразано", - написана автором, - Александром Мирером, поразительно: великолепным сочным языком талантливого прозаика советской школы, с одной стороны, и с другой стороны, - с истинным знанием реалий американской жизни, и пожалуй, - с любовью к этой стране, в которой Писатель жил последние годы своей жизни.

Почитайте, - не пожалеете, вещь просто шикарная, и заставляющая думать...

Зачитал "Мост Верразано". Вещь. Очень и очень неплохо. Чем то похоже и не уступает "Точке обмана" Дэна Брауна. Ряд мест очень понравился. Где то читал, что нефтянники в свое время в Штатах примерно также гасили внедрение троллейбусов \ трамваев.

[В.К.]

Зачитал "Мост Верразано". Вещь. Очень и очень неплохо. Чем то похоже и не уступает "Точке обмана" Дэна Брауна. Ряд мест очень понравился. Где то читал, что нефтянники в свое время в Штатах примерно также гасили внедрение троллейбусов \ трамваев.

Именно что, к примеру, - "Полный ROOT", - фантастика. А "Мост Верразано", - книга-предвидение. Читается, как о реальных событиях, и ощущение, что такое даже происходило, но просто мы об этом не знаем.

[Master Fess]

Именно что, к примеру, - "Полный ROOT", - фантастика. А "Мост Верразано", - книга-предвидение. Читается, как о реальных событиях, и ощущение, что такое даже происходило, но просто мы об этом не знаем.

"Полный ROOT", по Вашей же наводке, сейчас читаю. Ну это явно фантастическая вещь, на первых страницах есть ряд просто делетантских вещей. Полноценное мнение еще не составил, т.к. не дочитал.

Согласен с Вами, что читается, как о реальных событиях (а может и сейчас происходит). Лично мне особенно понравилась часть про маленькую корпоративную войну (нравится мне вся эта тема). Место в книге, где человек господина Эрикссона беседовал с Си-Джи тоже очень понравилось (примерно этого я и ожидал). Напомнило аналогичные сцены из "Крестного отца".

Насчет предвидений - ...не знаю, не знаю. ИМХО перпетуй мобиля нэ будет... нэ будет и все, ибо противоречит законам физики. "Невредимка" - сейчас тоже не есть реалистичная вещь. Немного фантастичные вещи, хотя все в рамках жанра.

Офтоп: Кстати, уважаемый, если Вам так нравится тема нефти, то Вы просто обязаны посмотреть "Сириану" Стивэна Гэгэна с Джорджем Клуни. Классный фильм на тему нефти, Вам наверняка бы понравилось. В сети "Отау синема" по известным причинам не крутят. Смотрели?

[Гость Ергалиева]

Кто прав!?

Ричард Бах

Чайка по имени Джонатан Ливингстон

Невыдуманному Джонатану Чайке,

который живет в каждом из нас

...

Интересная штука, я уже е читала, но давно, когда такое читаешь чтото внутри начинает по другому вертеться.

По другому относишься к вещам, событиям, а особенно людям, начинаешь ценить непохожих на всех остальных людей одиночек, которых до этого называешь - ненормальными. Правда потом возникает конфликт вутренний, вроде и хочется жить как они - не так как все, а вроде как и не получается, мир денег и зависимостей опять засасывает тебя и все остается как прежде.... иногда жаль.

[В.К.]

Интересная штука, я уже е читала, но давно, когда такое читаешь чтото внутри начинает по другому вертеться.

По другому относишься к вещам, событиям, а особенно людям, начинаешь ценить непохожих на всех остальных людей одиночек, которых до этого называешь - ненормальными. Правда потом возникает конфликт вутренний, вроде и хочется жить как они - не так как все, а вроде как и не получается, мир денег и зависимостей опять засасывает тебя и все остается как прежде.... иногда жаль.

А Вы разместите что-нибудь в этой теме, - она изначально предназначена не для обсуждения (хотя не возбраняется, конечно), а для размещения творчества Великих, - каких-то вещей, которые когда-то "зацепили", задели за живое, заставили по-новому взглянуть на мир...

"Полный ROOT", - роман молодого автора, меня лично оч приятно поразило, что народ, даже "живущий в Сети", не разучился писать, а то иногда страшно становится, - новояз Инетовский (Превед Медвед, паццталом, аффтар выпий йаду и т.д. и т.п.) Вот и думаешь, - неужели лет через 20 народ так разговаривать будет!!!???

[В.К.]

Как сказано, - "И каждому воздастся по делам его..."

Есть Суд Божий и суд человеческий....

Суд человеческий, если понимать это понятие более широко, нежели судебная система гражданского, уголовного и административного правосудия, - это в первую очередь, как оценивают наши поступки люди, окружающие...

И очень часто, о человеке судят, - правильно или ошибочно, - судят по делам его только тогда, когда человека уже нет на этом свете...

Были в истории примеры, когда человек при жизни узнавал, как оценят люди дела его после его смерти...И даже попытался что-то исправить....Вот один из таких примеров, - Альфред Нобель, изобретатель, предприниматель-олигарх позапрошлого века, наладивший массовое производство вещества, которое прокляло человечество; это вещество называется ДИНАМИТ.

ЗАВЕЩАНИЕ АЛЬФРЕДА НОБЕЛЯ

Валентин ПИКУЛЬ

Таблетки нитроглицерина продаются в любой аптеке. А было время, когда на всей планете три-четыре лаборатории готовили его в ничтожных дозах. Считалось, что нитроглицерин помогает от мигрени, излечивает ”пляску святого Витта” и острое воспаление почек. После этой справки сообщаю: баронесса Берта фон Зутнер, урожденная Кинская, долго жила в Грузии, занималась литературой. Ее прославил пацифистский роман ”Долой оружие!”, выдержавший несколько русских изданий. Это был гневный протест женщины и матери против войны, и в 1904 году писательница получила за роман Нобелевскую премию мира.

Читатель, наверное, еще не может связать воедино действие нитроглицерина на организм человека и роман ”Долой оружие!”. Я не желаю запутывать сюжет, но все же приглашаю в лабораторию знаменитого русского химика Николая Николаевича Зинина...

Однажды его навестил молодой человек.

- Вам интересны мои опыты? - спросил Зинин.

- О, да! Очень.

- Тогда извольте отойти в сторону...

С конца тонкой палочки свисала безобидная капля. Заметно отяжелев, она сорвалась вниз, коснулась стола, и в тот же миг помещение заполнил вязкий упругий удар - взрыв!

Читатель уже догадался, куда я веду его. Капля жидкости, упавшая с палочки Зинина, была нитроглицерином, за взрывом наблюдал молодой Альфред Нобель, а Берта фон Зутнер стала впоследствии его личной секретаршей. Формулу нитроглицерина приводить не стоит, а читателю я желаю доброго здоровья, чтобы ему не пришлось бегать в аптеку за нитроглицерином.

***

Эммануэль Нобель, шведский инженер, проживал в Петербурге, где его мастерская разрослась в механический завод, который позже обрел славу под названием ”Русский дизель”.

- Вы должны помнить, - внушал он сыновьям, - что, пока вы изобретаете замок, где-то уже сидит вор, изобретая к нему отмычки. Будьте скрытны. Не доверяйте никому. Ведь всегда сыщется человек, способный понять, над чем вы трудитесь...

Отец же трудился над взрывчаткой. Жизнь сыновей проходила в грохоте взрывов, в звоне вылетающих из окон стекол, они привыкли видеть опаленные жаром и кислотами руки отца. Нобели не раз выслушивали ругань соседей:

- Если вам жизнь не дорога, так - мое почтение! Только оставьте свои безобразия, иначе городового позовем, вот впихачут всех вас в протокол, тогда сами не рады будете...

Во время Крымской кампании Эммануэль Нобель наладил производство морских мин, которыми Балтийский флот ограждал подступы к русской столице. Правда, у него не все ладилось с начинкой мин порохами, и потому его мины нельзя было счесть образцовыми. Фамилия Нобелей настолько сжилась в сознании с нефтепромыслами Баку, что иногда даже Нобелевские премии совмещают с монополией нефти в старой России. Наши бабушки и дедушки давно повымерли, а то бы они рассказали, что во времена их юности вся провинция ужинала при свете ламп, заправленных керосином от Нобеля, что окраины русских городов были обставлены гигантскими баками с горючим, а баки украшались броской и лаконичной надписью: ”НОБЕЛЬ”. Однако наш герой - Альфред Эммануилович Нобель - не стал пачкаться нефтью: его трагический путь пролегал среди чудовищных взрывов, которые потрясали мир ужасом и ненавистью людей лично к нему!..

Нитроглицерин открыл в 1847 году Асканио Собреро, итальянский химик. Но взрывные качества препарата таили столько опасностей, что к нему долго не знали, как подступиться. ”Барьер страха” успешно преодолели русские химики - Николай Зинин, его помощник Василий Петрушевский (тогда еще поручик артиллерии); в их лаборатории работал и великий наш композитор А. П. Бородин, о котором мы порою забываем, что он не всегда жил среди чарующих мелодий...

Зинин экспериментировал на своей даче в окрестностях Петербурга, где его соседями была семья Нобелей. Конечно, серия взрывов привлекала любопытную публику, в лаборатории появился и молодой Альфред Нобель, тактично выпытывавший у химика приемы обращения с опасным нитроглицерином.

- Все расскажу и все покажу, - обещал Зинин... Россия стала для Нобеля второй родиной, а русский язык сделался вторым родным языком. Если отец указывал беречься посторонних, то Зинин, напротив, охотнейше делился с людьми своими колоссальными познаниями. Композитор А. П. Бородин так вспоминал о своем учителе:

"Его беспредельная доброта, доступность, приветливость, простота и теплота в обращении с людьми, готовность и умение помочь всякому, кто в нем нуждался, сделали славное имя Зинина одним из самых популярных..."

Естественно, что Альфред Нобель прошел хорошую выучку в лаборатории Зинина, помогал его ученикам ставить опыты. Юный инженер был умен, сообразителен и безумно отважен в работе с нитроглицерином, столь грозным. Но в один из дней отец в семейном кругу объявил, чтобы готовились ехать в Швецию:

- Свой завод в Петербурге я оставляю сыну Людвигу, а все мы вернемся на землю нашей праматери, дабы в королевстве продолжать начатое в России... Нам необходим такой взрыв, чтобы весь мир вздрогнул при нашем имени - Нобель! Моя мечта - изобрести столь мощное оружие, которое бы сделало нас диктаторами в вопросах войны и мира на ближайшие столетия...

Нобели обосновались в Стокгольме, где с конца 1863 года отец безуспешно испытывал пороха в смеси с нитроглицерином, надеясь, что это сразу увеличит силу взрыва. Альфред недоверчиво относился к опытам отца, доказывая ему другое:

- Порох может служить лишь детонатором для взрыва нитроглицеринов, но смешение их качеств есть заблуждение...

Кажется, в научно-семейном союзе наступил кризис. Младший Нобель не отказывал отцу в помощи, но добивался своих целей, и старший Нобель злорадным смехом отвечал на каждую неудачу сына. Но сын уже понял суть будущего триумфа и своему брату Оскару доказывал то, чего не хотел слушать отец:

- Там, где нельзя поджечь, можно взорвать, и - наоборот...

В семье Нобелей однажды мирно обедали, когда со стороны лаборатории, где трудился с рабочими Оскар, раздался взрыв чудовищной силы, и старший Нобель в восторге выкрикнул:

- Вот он, этот долгожданный взрыв, который принесет всем нам славу, почет и неслыханное богатство...

Но яркая вспышка взрыва обратилась в пожар; среди четырех обгорелых трупов нашли и неузнаваемые останки младшего в семье Нобелей - Оскара... Отец поник над его могилой:

- Будь оно проклято, мое ремесло! Никогда больше я не увижу и униции пороха, я не в силах сносить эти взрывы...

Отныне взрывы в лаборатории Альфреда его пугали:

- О чем ты еще хлопочешь там, безумец? Или ты надеешься, что нитроглицерином тебе оторвет голову?

- Я продолжаю ваше дело, отец. Вы же сами не раз говорили, что Нобелей ожидают слава, почет и богатство...

Шведский офицер Адельскиельд помогал Альфреду Нобелю в его работе с нитроглицеринами, он же писал в своих мемуарах, что за один рабочий день у них возникало не менее пятидесяти шансов взлететь к небесам, как горящая тряпка:

- Нам просто повезло! По-моему, Нобель и сам не знал всю сатанинскую силу нитроглицерина. Мы обращались с ним так легкомысленно, что он мог бы и взбеситься. Мы разливали эту пакость по пивным бутылкам, потом грузили бутылки в корзины, которые умудрялись возить на дребезжащих телегах. Можете смеяться надо мною сколько вам влезет: мы до того обнаглели, что нитроглицерином даже смазывали колеса телеги, чтобы они не слишком скрипели... Хорошенькая смазка, черт побери! До сих пор живу и удивляюсь - как мы тогда уцелели?

Летом 1864 года Нобель предложил России купить у него новый порох, якобы им изобретенный. Но среди русских артиллеристов дураков не нашлось, и они быстро доказали, что секрет ”нового” пороха давно состарился: такие смеси Н. Н. Зинин получал еще в 1853 году. Боясь разоблачения, Нобель не стал отстаивать свой приоритет.

Он предложил Стокгольму способы взрываний нитроглицерина и получил привилегию как изобретатель, с чего и начиналась его международная слава.

Здесь не место доказывать право на первенство русских ученых в обращении с нитроглицерином, но в России научный мир был слишком далек от саморекламы, а Нобель уже торговал своей привилегией по всем странам мира. Это сильно задело молодого еще химика Д. И. Менделеева, который в 1869 году писал: ”Расточать похвалы нитроглицерину у нас едва ли нужно.., его свойства изучены нашими химиками едва ли не ранее, чем где-либо”! Но мы не станем умалять и подлинных заслуг Альфреда Нобеля, который был даже расточительно талантлив.

Список его изобретений велик. Именно из его потаенных лабораторий появился капсюль с гремучей ртутью, способный вызывать взрывы; Нобель составил рецепт бездымного пороха и создал сверхдинамит. На счету его изобретений - газовая сварка, искусственные шелка для женщин, гуттаперча для детских игрушек. Наконец, свободомыслящий гражданин США, садясь на электрический стул, конечно, не станет спрашивать своего палача:

- Скажите, пожалуйста, кто изобрел это чудо? На это ему бы ответили:

- Как кто? Неужели вы не слыхали о Нобеле?

***

Гамбург, где завод Нобеля производил нитроглицерин, сделался главным очагом международного страха. Отсюда Нобель распространял по всему миру, от Японии до Патагонии, злостную эпидемию взрывов, а сам нитроглицерин был чересчур доступен даже для негодяев. В ту пору люди не знали, как спастись от нобелевской продукции, поступавшей во все города Европы и Америки, - это была внешне безобидная жидкость, разлитая по бутылкам и бидонам. Натура любого человека такова: увидев бутылку, он машинально взболтнет ее в руке, после чего от любопытного не находили даже пуговиц от штанов или шнурков от ботинок.

Синодик жертв Нобеля оказался впечатляющ! ”Обращаться осторожно” - писали на бутылках с нитроглицерином, но эта надпись поначалу никого не пугала, и простаки смело отодвигали от себя мешавшую им бутылку, а затем исчезали в огненном смерче. Лакей одного отеля в Нью-Йорке выкинул на улицу ящик, кем-то оставленный в дверях отеля, - и взрывом смело всех прохожих на улице. Нитроглицерин увечил людей в Копях Южной Африки, он потрясал мирно спящие города, он пополам разрывал в море корабли - и все это свершалось под бравым девизом: ”Обращаться осторожно”!

Наконец произошла нашумевшая катастрофа в Бремерхафене - главной базе германского флота, где готовился в дальний путь пассажирский пароход ”Мозель”. Некий бизнесмен Вильям Томсон, гражданин США, решил разбогатеть с помощью того же коварного нитроглицерина. Он напихал в ящики и в бочки всякое рванье, кирпичи и помойный хлам, застраховав ”груз” на большую сумму, как драгоценность. Теперь, чтобы стать богачом, надо выждать, когда ”Мозель” уйдет в море, где его тряхнет на резкой волне, тогда моментально сработает взрывчатка, упрятанная Томсоном в бочке. Но еще при погрузке на пристани ”раздался страшный взрыв. В воздухе мелькнули люди, поднятые наверх, град обломков дерева и железа, оторванных рук и ног посыпался на пристань... ”Мозель” лопнул по швам. Кругом все было усеяно частями человеческих тел, всюду виднелись лужи крови, убитые и раненые, из которых многие умерли при операции..."

Докеры в портах стали бастовать, отказываясь грузить ящики с бутылями, хотя они были заполнены обычным вином.

- Пусть таскает их сам Нобель, - говорили работяги, - а мы еще поглядим, сколько брызг от него останется...

Нобель начал терпеть убытки. Несколько стран подряд (Англия, Бельгия, Франция и даже Швеция) запретили перевозку и хранение нитроглицерина на своих территориях. Наконец в США конгрессмены выдвинули на обсуждение законопроект:

- Гибель человека при взрыве нитроглицерина следует считать сознательным убийством, а всех производителей нитроглицерина можно сразу же линчевать...

"Всех”? Но Альфред Нобель давно был один, он владел уже почти мировой монополией производства взрывчатых химикалий. Разве можно отказаться от дела, которому он посвятил всю свою жизнь? Нобель сделал громогласное заявление:

- Я намерен в ближайшие дни убедить недоверчивых клиентов в том, что нитроглицерин моих заводов в Гамбурге опасен даже меньше пороха. Для этой цели я обещаю лично провести перед публикой серию наглядных испытаний со взрывами...

"Профессор (Нобель), запасшись нитроглицерином, спичками, сигарами, запалами, а также огромной дозой храбрости, убедительно продемонстрировал присутствующим”, что нитроглицерин - это безобидная игрушка. Нобель оказался удачлив: он не взорвался! Зато в конце испытаний ему подали свежую немецкую газету: взорвался его завод в Гамбурге! Нобель срочно выехал в Англию, где собрал промышленников, владельцев шахт и копей, дорожных строителей, которым и объявил:

- Смотрите, как безопасен мой лучший в мире товар... Ставкой для него была сама жизнь: он нарочно провоцировал свои адские смеси поджогами, и они сгорали, не взрываясь, он швырял пачки такой же смеси в пламя костра, а сам невозмутимо стоял рядом, наконец сбросил ящик взрывчатки с высокой скалы и остался цел. После этого Нобель показал свое искусство в управлении техникой взрывов, и ничего с ним не случилось.

- Это же неопасно, - убеждал Нобель скептиков. Но сам-то он понимал, как это опасно! Он мучительно выискивал в тиши лабораторий не замену ”свободного” нитроглицерина, а лишь ”поглотитель”, который бы сделал нитроглицерин покорным рабом человека. Нобель испробовал все, что только можно, - даже древесные опилки и пыль растертых кирпичей, пока не наткнулся на инфузорную землю из области Ганновера, пронизанную остатками древних водорослей.

- Эврика! - мог бы, наверное, он воскликнуть.

Нитроглицерин превратился в пластичный комок - мягкий и податливый в пальцах Нобеля, как свежая замазка для окон. Ему дали название - динамит (сильный!), и когда опыты с динамитом были окончены, Нобель ощутил небывалую силу.

Он сделался самым могучим человеком на земле!

С этого времени он заговорил о мире:

- Мои динамитные заводы скорее положат конец войнам, нежели речи дипломатов в защиту мира. После рождения динамита я не вижу причин держать солдат в казармах, пусть они разбегаются по домам. Я своим динамитом дал такое оружие массового уничтожения людей, что любая война становится бесполезной...

За этими словами стояло: обложись динамитом с ног до головы, и тебя никто не тронет, а мир заранее обеспечен. Но в этом парадоксальном случае Альфред Нобель должен бы сам получить Нобелевскую премию мира...

Нобель всю жизнь обладал слабым здоровьем.

- Я лишь жалкий получеловек, - говорил он. - Если бы акушер, принимавший роды у моей матери, задушил меня сразу, он оказал бы немалую услугу всему человечеству.

Берта фон Зутнер ужасалась подобным признаниям.

- Ах, милая баронесса! - отвечал ей Нобель. - Я не только к себе отношусь таким беспощадным образом. В моем представлении все человечество - это разношерстная свора бесхвостых обезьян, временно помещенных на земном шаре, который давно и бесцельно вращается в мировом пространстве...

- Неужели у вас нет даже друзей?

- Друзей можно иметь только среди собак или могильных червей. Да и собаки заинтересованы дружбою со мной едино лишь ради насыщения, как и могильные черви ожидают продуктов химического распада моего тленного организма...

Убежденная пацифистка, Берта фон Зутнер уже заранее оплакивала человечество, которому суждены танталовы муки будущей войны; она доказывала Нобелю, что усилия всех народов в борьбе за мир положат предел войнам на планете.

- Все это ерунда! - говорил Нобель. - Мои динамитные тресты и химические лаборатории активнее ваших пацифистских конгрессов. Все цивилизованные нации, охваченные ужасом от результатов моего оружия, сами же поймут, что противники, самоуничтожив себя в доли секунды, ничего не выиграют от войны...

Динамита казалось уже мало для его целей, и теперь Нобель подумывал об изобретении бактериологического оружия.

- Если такой дамоклов меч повесить над постелью каждого мыслящего человека, - утверждал Нобель, - то мы скоро увидим чудо: война попросту станет невозможна...

Одинокий человек, без семьи, без друзей, без жены и даже без родины, Альфред Нобель был образцовым космополитом. Он сознательно публиковал свои стихи и пьесы, написанные на четырех языках, дабы все видели его ”межнациональность”.

- Моя родина всюду там, где я действую, а я действую во всем мире, - говорил Нобель, и в этом он был прав.

Динамит необходим и в мирных целях (в рудокопном деле, в прокладке туннелей, при создании гаваней), а потому заводы Нобеля создали для него глобальную ”динамитную империю”, в которой он чувствовал себя королем. Альфред Нобель жил далеко от нефтяных вышек Баку, где владычили его братья. К своим доходам от динамита он ”подсасывал” ресурсы из нефтяных скважин братьев Людвига и Роберта, племянника Эммануила. Керосин тогда ценился очень высоко, а бензин - до изобретения Дизеля - считался лишь негодным отходом, который не знали куда девать. Конечно, все монархи мира спешили наградить своего некоронованного собрата, занимавшего престол, воздвигнутый на горе динамита, хотя сам Нобель не раз высказывал предельное отвращение ко всяким атрибутам чести.

- Позвольте, - возражали ему, - как же вы умудрились получить орден Полярной звезды от шведского короля?

- За это я благодарен своему повару.

- Повару? Каким образом?

- Он сварил однажды такой вкусный суп, что король сразу и наградил меня.., за суп, сваренный не мною!

- Откуда же у вас орден Почетного легиона?

- Сам не знаю, - отвечал Нобель репортерам. - Очевидно, министрам Франции надоело видеть мою недовольную морду, и они решили вызвать на ней улыбку поднесением ордена. Об Бразилии же я получил орден Розы просто так, когда меня заметил в толпе король Дон Педро.

- А орден Боливара? - спрашивали Нобеля.

- Я не знал, какова церемония при награждении этим орденом. Мне решили показать церемонию, а заодно привесили на мой сюртук и орден Боливара... Что тут смешного?

- Наверное, у вас все-таки есть достоинства?

- Конечно, - не возражал Нобель. - Например, я содержу в чистоте свои ноги и регулярно стригу ногти, никогда не лаюсь с прислугой и стараюсь не мозолить глаза публике... Разве эти качества не достойны награждения орденами?

Его редко видели люди. Нобель проживал анахоретом-затворником, избегая оживления публики. Даже на свои заводы он проникал крадучись, подобно вору, в ночное время, и на каждом заводе у него была своя тайная лаборатория, в которой он неутомимо экспериментировал. Сейчас его занимала кощунственная идея - безболезненное убийство человека, который не хочет жить, желая уйти в другой мир без ощущений страданий.

Но однажды на улице Вены он невольно вздрогнул: перед ним стояла девушка с корзиной цветов.

- Купите цветок у несчастной сиротки, - жалобно просила она, - и бог воздаст вам сполна за этот цветочек.

- Как тебя зовут? - спросил Нобель, любуясь ею.

- Сильвия Гесс, - ответила скромница... Нобель не отказывал красотке ни в чем. Всего он успел написать для нее 216 интимных писем, которые Сильвия Гесс сохранила для будущего, а пока она очень смело запускала свою миниатюрную лапку в доходную кассу Нобеля, черпая оттуда немалую толику от взрывов динамита, от напора нефтяных скважин Баку. В это время его соотечественник Соломон Андре, имя которого столь почтенно в нашей стране, готовил экспедицию к Северному полюсу, мечтая достичь его на воздушном шаре. Но у героя не было денег для постройки такого шара. Нобель субсидировал его деньгами для полета на ”макушку” Земли, и все в мире расценили великодушный жест бескорыстия Нобеля. Однако правда была в ином: Нобель желал испытывать воздушные шары для фотографирования военных объектов с высоты...

К шестидесяти годам Нобель, и без того болезненный, стал впадать в депрессию, его пессимизм усиливался. ”Опасаюсь, - писал он в таком настроении, - что вечному миру, о котором возвещал Кант, будет предшествовать мир могилы”.

- Вы напрасно думаете, что у меня нет желаний, - говорил он Берте фон Зутнер. - У меня есть давнее и очень страстное желание, но единственное - не быть погребенным заживо...

Альфреда Нобеля ”погребли заживо” в 1888 году!

***

Случилось это так. В России умер его брат Людвиг, но в газетах Европы - по оплошности репортеров - поместили объявление о смерти не Людвига, а самого Альфреда Нобеля...

Лучше было и не читать, что о нем пишут! Альфреду Нобелю показалось, что он и в самом деле умер. Только теперь о нем, уже мертвом для человечества, стали говорить правду, а сущность правды выражалась в чудовищных эпитетах: ”миллионер на крови”, ”торговец взрывчатой смертью”, ”динамитный король”... В этот момент, отбросив газеты от себя, он, еще живой, даже не скорбел о кончине родного брата, - Нобель весь был целиком под впечатлением той омерзительной характеристики, какую общество давало ему сейчас - после его мнимой смерти! Альфред Нобель оказался надломлен: неужели в памяти потомства он сохранится только злодеем международного масштаба? По-новому обрели дурной смысл и его слова, сказанные когда-то в минуту скверного настроения:

- Мир должен принадлежать гениям, Аттилам точных наук и Зевсам технического прогресса, но при этом недопустимо расширение прав демократии, ибо в конце концов любая демократия приведет человечество к образованию диктатуры, составленной из отъявленных подонков населения!

В глубине души, наверное, он так и думал, как говорил. После объявления о его мнимой кончине, которую так горячо приветствовали газеты всего мира, Нобель.., заметался. Он не находил себе места на этом гигантском земном шаре, еще вздрагивавшем от взрывов его совершенного супердинамита, уже конкурировавшего с новоизобретенным кордитом.

- Странно! - недоумевал Нобель. - Мне всегда думалось, что я облагодетельствую человечество незаурядными выдумками своего интеллекта. Но оказалось, что в мире меня всегда считали лишь вульгарным разносчиком смерти. Неужели люди не способны понять моих наилучших побуждений?.. Я чувствую, - грустно вздыхал Нобель, - моя жизнь пишется, как авантюрный роман, в котором кто-то вырвал благополучный конец!

Отныне Нобель и сам сознавал: необходим крутой поворот, чтобы в конце жизни поставить сочный восклицательный знак. Его дерзкое появление на Всемирном конгрессе мира в 1889 году вызвало забавную веселость одних и угрюмое недовольство других. Оптимисты говорили:

- Если и Нобель с нами, мир можно отстоять! Но пессимисты лишь пожимали плечами:

- Как он посмел оказаться среди нас? Что может предложить Нобель для дела всеобщего мира, кроме своих убийственных арсеналов? Лучше бы он и не показывался...

Нобеля спрашивали, сколько у него денег, на что он отвечал, что никогда их не пересчитывал. Нобеля спрашивали, как он думает распределить свое богатство между законными наследниками, и тут Нобель заметно оживлялся;

- Надежды на получение наследства всегда плодят тунеядцев и паразитов, а я всю жизнь трудился, и не затем, чтобы мое состояние было разбазарено наследниками, уже давно отупевшими в долгом ожидании моих денег...

Нобель уже не раз составлял завещания, но каждый год переделывал их заново, все больше уменьшая сумму наследства для родственников и друзей. Сильвия Гесс, его венская пассия, вышла замуж как богатая невеста, но 216 интимных писем Нобеля остались у нее, и эта ”сиротка” знала, что ей делать:

- Я еще посмотрю, кто главный родственник Нобелю. - В 1890 году Альфред Нобель дал публичное интервью.

- Внимание! - сказал он. - Прошу господ журналистов записывать мои слова очень точно. Я собираюсь оставить после себя крупную сумму НА ПООЩРЕНИЕ ИДЕАЛОВ ВСЕОБЩЕГО МИРА, хотя и отношусь весьма скептически к последующим результатам европейской политики. Пусть даже появятся лауреаты мира, но войны будут продолжаться до тех пор, пока роковая сила чрезвычайных обстоятельств не сделает их невозможными...

Что он имел в виду под ”обстоятельствами”? Или, может, в тиши лабораторий готовил взрывчатку такой силы, что от планеты отвалится кусок с Испанией и Новой Зеландией? Мы не знаем тайных соображений Нобеля... Сейчас он не находил себе места в Европе, менял страны, города, отели - и всюду ему не нравилось. Наконец, заехав в Италию, он, кажется, нашел именно то чудесное место, где рассчитывал успокоиться.

- Теперь не время размышлять, как жить, - сказал Нобель, - пора подумать и о том, как лучше умереть...

Он купил виллу в Сан-Ремо на побережье Ривьера-ди-Поненте, в пяти часах езды от Генуи. Узнав, что средь них будет жить Альфред Нобель, местные жители встретили его враждебно. Имя этого человека не сулило итальянцам ничего хорошего. Соседи нобелевской виллы требовали выселения Нобеля, чтобы он не портил людям настроение... Здесь, в тиши итальянского курорта, среди экзотической природы, Нобель - под шум моря - обдумывал самое страшное свое изобретение:

- Приют для самоубийц! Пусть моя вилла в Сан-Ремо станет прекрасным убежищем для всех разочарованных в жизни, для кого смерть является выходом из запутанного лабиринта. У меня все давно продумано: последние дни самоубийца живет в райской обстановке, после чего садится на стул, изобретенный мною. Едва заметное нажатие кнопки, и он мертв от удара электричеством. А нажатие кнопки, убивая человека, заодно оповещает полицию о смерти еще одного неудачника...

Этот стул для самоубийств и явился впоследствии прообразом электрического стула для казней в Америке.

Осенью 1896 года Нобель сделал заявление:

- В сущности я социал-демократ, хотя и умеренный... Странное заявление! Сделав такое признание, Нобель умер 10 декабря того же года, и вот тогда вскрыли его завещание. Шведы чувствовали себя оскорбленными, негодуя по той причине, что нобелевские капиталы распылятся по свету, а не вольются целиком в банки их королевства; ужас охватил и родственников Нобеля. Обычный листок бумаги, наскоро исписанный покойным, оказался для многих страшнее динамита.

Почти весь свой капитал Нобель распорядился отдать на учреждение премий, которые ежегодно станут получать те ученые и писатели, которые принесли ”наибольшую пользу человечеству”. Наконец, часть своего капитала Нобель завещал в награду поборникам мира, ”кто наиболее и лучше других содействовал братскому сближению народов и упразднению или уменьшению стоящих под ружьем армий...” Родственники, считая себя обделенными, собирались опротестовать это завещание Нобеля:

- Юридически оно незаконно, составленное в припадке умоисступления, и завещание даже не заверено нотариусом.

Тут появилась и Сильвия Гесс с внушительной пачкой любовных писем Альфреда Нобеля, им подписанных.

- Но в любви-то, - сказала она, - заверений от нотариуса не требуется. Читайте! Это лучшее доказательство того, что я была любимой женой Альфреда Нобеля, и потому.., к черту все премии! Я протестую против раздачи моих денег бездельникам...

Большинство же людей в мире просто недоумевало:

- Наверное, Нобелю хотелось замолить перед нами свои грехи. Вот и расплачивается золотом за всю ту кровь, что была им пролита при взрывах нитроглицеринов и динамитов.

***

С 1901 года и до сего времени Нобелевский комитет присуждает премии избранным, а высокая репутация лауреатов долгое время казалась идеальной. В самом деле, кто осмелится оспаривать премии, полученные Рентгеном или Кюри, Мечниковым и Павловым, мы чтим подвиги жизни Фритьофа Нансена и Мартина Лютера Кинга... Авторитет многих лауреатов Нобелевской премии, конечно, неоспорим. Однако с некоторых пор премия, носящая имя Нобеля, стала коварным политическим инструментом. Нобель завещал свои капиталы, чтобы одаривать ими за подлинные заслуги перед человечеством, а выявление таких заслуг должно решаться без примеси политиканства или соображений гнусного карьеризма. Но теперь - по словам шведского журнала ”Пакс” - ”Нобелевский комитет действует как орган НАТО, служащий целям западной пропаганды”. Мы, русские, имеем законное право судить о достоинстве нобелевских лауреатов еще и потому, что мы не забываем: в каждой Нобелевской премии сокрылась та часть капиталов, которую Альфред Нобель получил не только за взрывы его динамита, но и от расхищения нефтяных богатств нашей Родины...

На этом мы и закончим!

Изменено 20 Июля 2006 пользователем Владимир К

[Андрэ]

Интересная статейка.

- Надежды на получение наследства всегда плодят тунеядцев и паразитов,...

Знал, блин, психологию динамитный шейх! :biggrin:

[В.К.]

ТРИ ТОННЫ СЧАСТЬЯ

Кажись, дождался; что же я не рад?

Вот и моя трёхтонка на погрузке.

Как я желал попасть на этот склад,

В ковчег желаний, в щедрый райский сад,

Где весовщицы хрипло голосят

И шоферня ругается по-русски!

Маршрут проставлен в транспортном листе;

Амбалы сонные роняют в пыльный кузов

Букеты слов, стихов, и винных вкусов,

И запахов, и красок на холсте...

Вот вдохновенье, жалобно звеня,

Как плачут тонкие листы для кровли,

Углами режет руки грузчиков до крови,

До крови режет сердце у меня.

Вали мои виденья в кузова,

Мой бред про славу и про преклоненье!

Он хлынул, словно кровь из вены при раненье,

Биндюжникам заляпал рукава.

Рванём, водила, мимо хат и храмов -

Да прямо в небо! А куды ж ишшо?

Три тонны счастья. Это хорошо.

Но надо бы добавить двести граммов.

Ты зацепи бутылочку в сельпо мне;

Зачем стакан? Я из горла, браток.

Три тонны счастья за один глоток...

Один глоток - и ничего не помнить...

(С) Александр Сидоров ака Фима Жиганец

[В.К.]

Появившееся в обиходе в последние годы модное словечко "политтехнологии", - на самом деле заключает в себе очень глубокий смысл...

Если задуматься иногда, - как, когда и какие кукловоды дергают за ниточки современное общество, - становится просто страшно...

П. Дж. Уайл (С)

ИНФОРМАФИЯ

Откровения бесполого мечтателя

Отрывок. Рассказ полностью можете скачать ниже

...Семь часов. Показатель эмоциональности взмыл вверх, словно истребитель перед входом в пике. Считывающий компьютер восторженно изрыгал символы на люминесцентный экран; монитор показывал людские толпы, рабски плененные чарующей личностью Уэстлейка — все мысли настроены на единую ноту. Не лица, а миражи, фокусы воздуха, раскаленного над жаровней пустыни. Наши камеры выхватывают их под сотней заранее вычисленных углов и ракурсов, дают общими и крупными планами, в движении и статике, изнутри и снаружи, как форму и как символ. Передается великая драма; назревают великие и ужасные чувства. Мы создаем волны, которые с нарастающей силой выплескивают их из моря сырых эмоций.

Сенатор и его супруга встают в машине. “Улыбайтесь!”—командую я, и они улыбаются. Улыбаются искренне, улыбаются честно, улыбаются любвеобильно, с видом очень, очень уверенных в себе людей. Просто они думают о другом. Актеры до мозга костей. До того мозга, что у них остался.

Толпа — океан, калейдоскоп лиц, рев восторга и обожания. Все идет по плану.

Башни Феникса — высокие, омраченные тенями. (На голографических экранах: оскаленные клыки лунных утесов, иглы в завороженные глаза.) Башни — гнездо, насест для хищной птицы. Феникс, пожирающий себя в смерче рождения. Феникс, вечно молодой.

Феникс — осквернитель могил и обидчик сирот.

Я шепчу в микрофон, и в неистовом сплетении звука и цвета начинается парад. Автомобиль сенатора — лоснящийся бык, окруженный роем надоедливых крупных шершней — полицейских машин — и мелких мух — мотоциклистов. Толпа томится по быку. Во ртах — застоялый вкус крови. Перед глазами — древнее зрелище бойни, цирк Рима. Они голодны, и мы знаем, что им надо.

В меркнущем свете солнца сенатор с супругой смотрятся отлично, именно так, как нужно. Камера ловит уверенную, сдержанную улыбку. Наплыв: спокойные, холеные пальцы. Узды будут держать крепко. Ваша судьба в надежных руках. Великий Отец. Его облик в двух измерениях рисуется глубже и четче, чем лица зрителей — в трех. Они страждут. Они хотят его.

Хотят безумно.

Даю вид сверху: кортеж движется по идеальной прямой. Это наглядно демонстрирует камера на электровертолете. Она молча следит за плебеями и принцем. Во главе колонны, доблестно и величаво — синий лимузин, словно стальной наконечник стрелы. На флангах — рыцари, серебряные мотоциклисты. За “континенталем” — четыре полицейские машины бок о бок, фалангой, а затем вереница черных лимузинов поменьше — гарцующие кони сановников настоящих и будущих. Они неотличимы друг от друга и сливаются в темный фон. Фон, не более того, для сенатора и его гордой седой головы. Все внимание — на него. За лимузинами — еще мотоциклисты; этих и вовсе уже почти не замечают. Позже они сыграют свою роль.

Артур говорит неторопливо, голос спокоен, безмятежен. Он знает свой текст, его неразрывную связь со сценарием. Артур промаха не допустит. Артур аккуратен.

Входит Эдди-бутафорщик и подмигивает мне.

— Все, конец, — шутит он. Эдди — отличный парень, любитель розыгрышей. Обожает иронию и юмор. — Я проверил аппаратуру пять раз.

Эдди не просто рубаха-парень — Эдди тоже аккуратен.

— Для взрыва заряда необходимо замкнуть по отдельности три пары независимых контактов, — с улыбкой сообщает Эдди, откидывая волосы с дождливо-серых глаз. — Первые две — на станции в Нью-Йорке и на Би-Би-Си-2 в Лондоне. Там уже все готово. Остановка за нами.

Я смотрю на фигуру, заполняющую экран монитора. Сенатор приветливо машет рукой.

— Когда ты отведешь колпачок кнопки “Пуск”, на пультах в Лондоне и в Нью-Йорке зажгутся зеленые лампочки. Там, у них, будет пятнадцать секунд, если потребуется дать задний ход. Потом компьютеры взведут взрывное устройство и отключат те пульты. Мы будем предоставлены сами себе.

— И можно нажимать на кнопку, — рассеянно заканчиваю я.

— Ага, — подтверждает Эдди. Он ухмыляется.

Отличный человек, отличный инженер. Отличная работа.

Приборы сыплют цифрами показателей. Мы достигли критической точки. Коэффициент эмоциональности застыл далеко наверху; он может пойти в обе стороны, но обязательно с выделением энергии. Голос Артура постепенно из мягкого баса переходит на резкий баритон. Действие на зрителей тщательно рассчитано, нервное напряжение вкрадывается в их души, сердца застывают. Изображения Артура на экране нет, но образ присутствует, незримо парит, подобно зловещему черному ворону. Таким голосом возвещают дурные известия — глас эпохи, четкий и траурный.

Эдди, закончив свою работу, блаженствует в кресле по ту сторону стеклянной перегородки. В стекле ухмыляется его отражение. На какую-то секунду у меня создается впечатление, что я не могу отличить отражение от человека. Наконец мне становится ясно, что это не имеет значения — главное, кого я принимаю за Эдди.

Я начинаю потеть. Эмоции — это, конечно, прекрасно, но они снижают эффективность; когда нервы сжаты в тугой комок, хорошей работы не жди. Мои ладони увлажняются. На мониторе все спокойно; сцена на экране тиха, чистая гладь воды, несмотря на бурлящее напряжение, на зарождающуюся мощь цунами. И меня увлекает его поток; не пловцы ли мы все, тонущие в созданном нами море?

Времени на философствования нет. События развиваются по нарастающей.

Камеры с разных углов дают Уэстлейка крупным планом. Крутой бледный лоб высится над серо-стальными глазами. Густые брови словно маленькие рога. Тонкая линия рта с затаенными морщинками смеха в уголках. Упрямый подбородок, прорезанный ровно пополам. Сильное благородное, мужественное лицо.

Голос Артура:

— ...кортеж прошел полпути. Сенатор спокоен и уверен. Миссис Уэстлейк с явным удовольствием отвечает на приветствия публики; она улыбается и машет рукой, словно вся встреча предназначена ей. Марсия Уэстлейк не новичок. Она прошла с мужем шесть избирательных кампаний, от первых выборов на пост мэра, через борьбу за пост губернатора Филиппин до нынешней президентской дуэли. Говорят, что она — его “секретное оружие”...

Банальности сплетаются в гудящий фон. Приборы в апоплексических припадках выплевывают значки и цифры. Хаос индексов, вероятностей, прогнозов, немедленных и экстраполированных реакций. Компьютеры пяти крупнейших городов этого часового пояса изливают свои данные, а непрерывная череда текущих показаний выстраивает их в многозначительную голограмму. Лазерным лучом разрезает их хаос.

Я произношу это вслух, и Эдди смеется. Эдди — отличный парень.

Но я не могу посмеяться вместе с ним. Экран вывода данных зло щерится, и я мрачно следую его рекомендациям. Сперва команда Артуру снизить тембр голоса. Потом распоряжение операторской группе давать больше драматических общих планов — общие планы нагнетают тревогу. (Зрители тоже знают правила.) А потом всерьез принимаюсь изучать показатели эмоциональности. Выбор момента зависит от меня. У сенатора остается меньше мили пути; его выход должен произойти в течение ближайших двух-трех минут, когда страсти накалены до предела, когда напряжение переходит в лихорадочный трепет. Черные крылья закрывают мифическое солнце, торжествуют дурные знамения.

Передо мной пульт. Колпачок откинут, предупредительные огни — как немигающие зеленые глаза змеи. Еще четыреста ярдов по этому бетонному коридору...

Остается только ждать.

Две минуты. Я сжимаю кулаки в бессильной ярости.

Голос Артура, заунывное бу-бу-бу.

Ласковые наплывы на Кумира — он так близок, так реален.

Затем... Отсчет, череда раскаленных цифр:

10

9

8

7

6

5

4

3

красный красный 2 красный красный

сине-белый сине-белый 1 сине-белый сине-белый

Я судорожно втягиваю воздух. Ноль...

— Ноль! — кричу я и вдавливаю кнопку. На экране монитора хаос. Показанная крупным планом серебристо-седая голова, все еще с уверенной улыбкой на лице, вдруг разрывается. Из черепа выплескивается ярко-алая жидкость, летят сгустки тканей. Микрофоны передают резкий треск, словно взрыв. Тело валится на голубое лоно миссис Уэстлейк, разбитая голова извергает кровь и мозги.

Растерянность, беспорядок, смятение. Сублиминально: ужас, паника. Миссис Уэстлейк молча встает в машине, желваки вздуваются, голубое платье пропитано кровью. (Зрительские ассоциации: страдания Жаклин.) Мотоциклисты врезаются в обезумевшую толпу, рев моторов— захлебывающиеся пулеметы. Голос Артура срывается.

— Боже, боже, президент... сенатор убит!

Ложь на десятках миллионов экранов. Картины сплетаются в калейдоскопическом вихре. Выхваченные камерой искаженные лица. Кровь и пустота в его открытых глазах.

Отличная работа!

Эдди всегда аккуратен.

IV. РАЗВЯЗКА

Все прошло на славу, гладко и быстро. Они слепы, тупы и поверят всему, что мы им скажем. Пока разворачивалась наша драма, события шли своей чередой. Главные цензоры Нью-Йорка переварили трагедию и выдали кривые предсказаний к нам на экраны. Они усилили передачу до предела. Западная и Горная зоны смотрели прямой эфир, Среднезападная и Восточная получат тщательно смонтированную и подредактированную версию в свои лучшие часы. Те газеты и журналы, которые не принадлежат или не контролируются Объединенной ТРК, все равно получат информацию через нас. И выпустят ее в том виде, в каком мы ее подадим. Проповедники Мгновенной Связи (помешанные на спутниках и прочие) в корне неправы: людей объединяет не мгновенная связь, а бюджетная. Новости будут распространяться всеми возможными каналами. Это важные новости, не какое-нибудь повседневное дешевое пойло. Новости тонкие, хрупкие деликатные, требующие особого отношения, взыскательные к форме; с ними нужно обращаться с математической точностью и логикой.

Мы всегда логичны.

Через несколько часов пошло сообщение, что преступник сумел скрыться. Публика восприняла известие с беспокойством, тревогой, испугом. Никаких следов убийцы. Убийца, убийца, убийца. Мы снова и снова повторяем это слово в сверхчувствительные микрофоны.

Мы вдалбливаем в них это слово. Мы бьем по их обнаженным мозгам. Час за часом. Настойчивый голос Артура твердит им о страхе. Они впитывают, как губка. Великий Отец мертв; кто займет его место? Перемешивая трагедию с мрачными сообщениями о студенческих волнениях в Танжере, о положении на фронте в Гане, о забастовке в Скандинавии, мы подхлестываем их реакцию до неистовства, взбиваем пену эмоций в крем, густой и тяжелый, как масло.

Убийца, подлый гнусный убийца, который может объявиться где угодно...

Но его не найдут. Никогда. Взрывчатка с молекулярным радиодетонатором была внедрена в череп сенатора хирургами Эдди. Прямо за фронтальными долями, чуть вправо.

Шесть миллиардов людей наблюдали смерть одного человека.

На расстоянии пяти футов. Их едва не забрызгало вырвавшимися мозгами, чуть не заляпало кровью. Вот новости.

Словно гребень приливной волны, эмоции вскипали, вздымались и откатывались с ревом и грохотом. Бурлили и пенились потоки подозрения и ненависти. Беспорядки в Лондоне. В Хьюстоне и Лос-Анджелесе черный оргазм насилия и поджогов. Людские массы выползают из своих нор на улицы, крушат и давят друг друга в слепом бессилии. Беспомощно взывают к пустым небесам, потрясают кулаками, извергают проклятья. Мрачные рычат у своих телевизоров. Кроткие хныкают у своих телевизоров. Безразличные пожимают плечами у своих телевизоров.

А телевизоры рычат, хныкают и зевают им в ответ. Нужны эмоции, любые эмоции, все эмоции. Миссис Уэстлейк, вдова мученика. Миссис Уэстлейк в черной вуали, сила и достоинство, твердость и непреклонность. Наши камеры передают ее образ — стойкость несмотря на страдание; это фокус эмоций, фокус истерии. И другая вдова, с красным пятном на брюшке, вдова, которая пожирает своего мужа.

Изида. Кали, Жаклин. “Черная вдова”.

Причудливые дикие тени от пещерного костра. Дудочник заманивающий в бесконечное падение, в кромешную тьму.

Наша музыка мягка, нежна, логична. Наглядна.

Уэстлейк был истинным артистом; он сыграл смерть безупречно. Марсия, жена-уничтожительница, пережила его с невозмутимым великолепием. Она знала каждый шаг, владела каждой сценой.

Вскоре представление закончилось. Театр опустел.

Занавес....

ИНФОРМАФИЯ.txt

[В.К.]

Бахыт Кенжеев

x x x

Отложена дуэль. От переспелой вишни

на пальцах алый сок. В ту пору без труда

ссужали время мне - но амба, годы вышли,

платить или бежать. Еще бы знать куда ...

Долги мои, должки, убытки и протори

командировочные, справки, темный сон

о белом корабле на синем-синем море,

откуда сброшен я и в явь перенесен.

Там угловатый хрип, ограбленное лето -

и море ясное. И парусник белей

счетов, оплаченных такою же монетой,

что давний проигрыш моих учителей...

x x x