Перейти к контенту
КАЗАХСТАНСКИЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ФОРУМ

"О нас,математиках, говорят как о сухарях!"


Гость ВиК

Рекомендуемые сообщения

К.Никольский, "В моей душе осадок зла..."

В моей душе осадок зла,

И счастья старого зола,

И прошлых радостей печаль.

Лишь разум мой способен в даль

До горизонта протянуть

Надежды рвущуюся нить

И попытаться изменить хоть что нибудь.

Пустые споры, слов туман,

Дворцы и норы, свет и тьма,

И утешенье лишь в одном-

Стоять до смерти на своем,

Ненужный хлам с души стряхнуть,

И старый страх прогнать из глаз.

Из темноты на свет шагнуть,

Как первый раз.

И в узелок опять связать

Надежды рвущуюся нить

И в сотый раз себе сказать,

Что можно что- то изменить.

Пускай не стоит свеч игра,

Поверь опять, что победишь.

В конечном счете будет прав

Тот, кто зажег огонь добра.

В моей душе осадок зла,

И счастья старого зола,

И прошлых радостей печаль.

Лишь разум мой способен в даль

До горизонта протянуть

Надежды рвущуюся нить

Еще раз, может быть, рискнуть, чтобы хоть что-то изменить.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • Ответы 841
  • Created
  • Последний ответ

Top Posters In This Topic

Письмо к женщине

         Вы помните,

         Вы все, конечно, помните,

         Как я стоял,

         Приблизившись к стене,

         Взволнованно ходили вы по комнате

         И что-то резкое

         В лицо бросали мне.

         Вы говорили:

         Нам пора расстаться,

         Что вас измучила

         Моя шальная жизнь,

         Что вам пора за дело приниматься,

         А мой удел -

         Катиться дальше, вниз.

         Любимая!

         Меня вы не любили.

         Не знали вы, что в сонмище людском

         Я был, как лошадь, загнанная в мыле,

         Пришпоренная смелым ездоком.

         Не знали вы,

         Что я в сплошном дыму,

         В развороченном бурей быте

         С того и мучаюсь, что не пойму -

         Куда несет нас рок событий.

         Лицом к лицу

         Лица не увидать.

         Большое видится на расстоянье.

         Когда кипит морская гладь,

         Корабль в плачевном состоянье.

         Земля - корабль!

         Но кто-то вдруг

         За новой жизнью, новой славой

         В прямую гущу бурь и вьюг

         Ее направил величаво.

         Ну кто ж из нас на палубе большой

         Не падал, не блевал и не ругался?

         Их мало, с опытной душой,

         Кто крепким в качке оставался.

         Тогда и я

         Под дикий шум,

         Но зрело знающий работу,

         Спустился в корабельный трюм,

         Чтоб не смотреть людскую рвоту.

         Тот трюм был -

         Русским кабаком.

         И я склонился над стаканом,

         Чтоб, не страдая ни о ком,

         Себя сгубить

         В угаре пьяном.

         Любимая!

         Я мучил вас,

         У вас была тоска

         В глазах усталых:

         Что я пред вами напоказ

         Себя растрачивал в скандалах.

         Но вы не знали,

         Что в сплошном дыму,

         В развороченном бурей быте

         С того и мучаюсь,

         Что не пойму,

         Куда несет нас рок событий...

         . . . . . . . . . . . . . . .

         Теперь года прошли,

         Я в возрасте ином.

         И чувствую и мыслю по-иному.

         И говорю за праздничным вином:

         Хвала и слава рулевому!

         Сегодня я

         В ударе нежных чувств.

         Я вспомнил вашу грустную усталость.

         И вот теперь

         Я сообщить вам мчусь,

         Каков я был

         И что со мною сталось!

         Любимая!

         Сказать приятно мне:

         Я избежал паденья с кручи.

         Теперь в Советской стороне

         Я самый яростный попутчик.

         Я стал не тем,

         Кем был тогда.

         Не мучил бы я вас,

         Как это было раньше.

         За знамя вольности

         И светлого труда

         Готов идти хоть до Ла-Манша.

         Простите мне...

         Я знаю:  вы не та -

         Живете вы

         С серьезным, умным мужем;

         Что не нужна вам наша маета,

         И сам я вам

         Ни капельки не нужен.

         Живите так,

         Как вас ведет звезда,

         Под кущей обновленной сени.

         С приветствием,

         Вас помнящий всегда

         Знакомый ваш

                      С е р г е й   Е с е н и н.

         <1924>

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Александр Розенбаум.

Извозчик

Альбом: Мои дворы

День такой хороший,

И старушки крошат

Хлебный мякиш сизым голубям.

Отгоняя мошек,

Спит гнедая лошадь,

Мордой наклонившися к своим яслям.

          А ну извозчик, отвези меня, родной!

          Я, как ветерок, сегодня вольный.

          Пусть стучат копыта дробью  по мостовой,

          Да не хлещи коня - ему же больно!

          Извозчик, два червонца как с куста,

          Если ты меня мой друг дождёшься.

          Погоди, извозчик,  я так устал!

          Ну, когда же ты за мной вернёшься?

Фаэтон открытый,

Цокают копыта,

Закружил мне голову жасмин.

И бросает с крыши

Косточки от вишен

Очень неприличный гражданин.

         А ну извозчик,   через дом останови,

         Покемарь на облучке, я быстро,

         Только поднимусь, скажу ей  я о любви,

         Чтоб потом не подойти на выстрел.

         Извозчик,  отвези меня, родной!

         Я, как ветерок, сегодня вольный.

         Пусть стучат копыта дробью  по мостовой,

         Да не хлещи коня -   ему же больно!

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Мирра Лохвицкая

Быть грозе! Я вижу это

В трепетаньи тополей,

В тяжком зное полусвета,

В душном сумраке аллей.

В мощи силы раскаленной

Скрытых облаком лучей,

В поволоке утомленной

Дорогих твоих очей.

1897

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

"Возьми!  Возьми за  ручку!" -- послышалось  издалека. Девочка тряхнула

головой --  и  в глазах мальчика  запорхали лохмы одуванчиков. Уверенно, как

фельдшерица,  девочка  сжала  слабые  пальцы  мальчика  и  очень  уж  как-то

пронзительно, требовательно  и  нежно  глядела  на него.  И  уразумел  тогда

мальчик:  женщина есть всего сильнее  на свете, сильнее даже всех докторов и

фельдшеров.  Те учатся по книжкам  несколько зим, а она тысячи  лет  создает

жизнь  и  исцеляет людей  своею  добротой. На  что мала,  невзрачна  эта вот

девочка, но уже умеет управляться с больным и помогать ему. Она прижала руку

мальчика  к своему прохладному выпуклому лбу и, дрожа от коробящей  жалости,

прошептала: "Ну, назови меня шкилетиной, назови!"

    Никто, кроме матери, не мог  предложить такое неслыханное  бескорыстие,

никто! Но  матери у мальчика  не  стало давно, он  ее даже не помнил.  И вот

явилась женщина, способная на самопожертвование, доступное только  матери. И

хотя был он слаб, испечен болезнью, все-таки почувствовал себя мужчиной и не

воспользовался  минутной женской слабостью, этим рвущим  душу благородством.

Вознесенный подвигом женщины  на  такую высоту, где  творятся только  святые

дела, он с мучением отверг ее жертву.  И тоже поднятая мужским рыцарством до

небес, задохнувшаяся от ошеломляющих чувств, способных спалить  женскую душу

дотла, она самозабвенно, больно принялась стучать  себя в узенькую грудь его

костлявой  рукой,  поспешно,  чтоб   не   перебили,  захлебисто  выстанывая:

"Шкилетина! Шкилетина! Шкилетина!"

    Слезы хлынули из глаз мальчика и  прорвали пузырек. Он прижал ладони  к

глазам,  чтоб девочка не видела его  слабости. А  она  ничего и "не видела".

Остановив  прожигающие  насквозь ее  нутро  бабьи слезы, обыденно и  в то же

время   с    умело   скрытым,   взрослым   состраданием   она   деловито   и

покровительственно уговаривала:  "Ну  уж... Че уж.  Ладно  уж...  Бог  даст,

поправисси!"

Виктор Астафьев/Ода русскому огороду

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Федерико Гарсиа Лорка

НЕВЕРНАЯ ЖЕНА

...И в полночь на край долины

увел я жену чужую,

а думал - она невинна.

То было ночью Сант-Яго -

и, словно сговору рады,

в округе огни погасли

и замерцали цикады.

Я сонных грудей коснулся,

последний проулок минув,

и жарко они раскрылись

кистями ночных жасминов.

А юбки, шурша крахмалом,

в ушах у меня дрожали,

как шелковая завеса,

раскромсанная ножами.

Врастая в безлунный сумрак,

ворчали деревья глухо,

и дальним собачьим лаем

за нами гналась округа.

За голубой ежевикой

у тростникового плеса

я в белый песок впечатал

ее смоляные косы.

Я сдернул шелковый галстук.

Она наряд разбросала.

Я снял ремень с кобурою,

она - четыре корсажа.

Ее жасминная кожа

светилась жемчугом теплым,

нежнее лунного света,

когда скользит он по стеклам.

А бедра ее метались,

как пойманные форели,

то лунным холодом стыли,

то белым огнем горели.

И лучшей в мире дорогой

до первой утренней птицы

меня этой ночью мчала

атласная кобылица...

Тому, кто слывет мужчиной,

нескромничать не пристало.

И я повторять не стану

слова, что она шептала.

В песчинках и поцелуях

она ушла на рассвете.

Кинжалы трефовых лилий

вдогонку рубили ветер.

Я вел себя так, как должно,-

цыган до смертного часа.

Я дал ей ларец на память

и больше не стал встречаться,

запомнив обман той ночи

в туманах речной долины,-

она ведь была замужней,

а мне клялась, что невинна.

Перевод А.Гелескула

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Гость homo Simplici

Александр Сидоров, 1956 г/р. Журналист, переводчик, 8.863-2. - 33-43-75

КИСМЕТ

    Вам держали "пушку" у лба?

    Не сподобились? Ну и хрен с ним...

    По-татарски кисмет - судьба.

    Или, может быть, по-турецки.

    Хочешь верь, а хочешь не верь -

    Видишь сам, я мужик не хилый, -

    Но когда распахнул он дверь -

    Шибанула плесень могилы.

    А в руке у него - "макар",

    А с лица он - мертвяк зеленый...

    "Я тебя, - говорит, - искал,

    Помнишь, тварь, - говорит, - Алену?"

    Палец пляшет на спуске - мрак!

    Мандражирует в ритме вальса...

    Я же с нею не спал, дурак, -

    Ну вот разве что - целовался,

    Ну, слезу ее стер рукой,

    Прикоснулся к ресницам длинным...

    Так за что же ты, рог тупой,

    В лоб мне хочешь влепить маслину?!

    Ведь она ж была, как в раю,

    Вдалеке от тебя, падлюки!

    Приласкал я жену твою

    За ее великие муки,

    Да за плач ее дотемна,

    Да за жизнь, что ее пинала,

    За любовь, которой она

    Крылья белые обкорнала.

    А его корежит, волка/,

    От обиды, бешенства, срама!

    А в глазах у меня - тоска.

    Только страху нету. Ни грамма.

    Помирать, конечно, не мед,

    Но ни жути нет, ни озноба.

    Любопытно - когда ж нажмет?

    Да и то сказать - не особо.

    Чую в теле легкий напряг

    От веселого ожиданья!..

    Вдруг гляжу: возникло в дверях

    Удивительное созданье.

    Как вошла за ним она вслед -

    Поперхнулась в часах кукушка;

    Тут ее и признал я - Смерть.

    Пропадай, моя черепушка...

    Ты видал ее - так на так?

    Ничего, братан, поправимо.

    Неспроста, родной, неспроста

    К ней ползем по горло в крови мы.

    Это все брехня, что коса,

    Что черны глазницы пустые:

    Золотые у нее волоса,

    И глаза у ней - золотые!

    Как же, смертушка, ты нежна,

    Как же бабы живые грубы!

    Тянет руки ко мне она,

    Раскрывает влажные губы,

    Колокольцы ее звенят,

    И маня/т они, и ласкают...

    И я понял, что жизнь - херня.

    Хоть хорошая, хоть какая.

    Что в той жизни? Пьянки с ######ми

    Да мытаришь душу за гро/ши...

    Жми, шепчу ему, падло, жми!

    Что ж ты тянешь, такой хороший?

    Светлый, радостный я сижу -

    Бей бродягу хоть в лоб, хоть в спину!

    ...Не хватило псу куражу,

    Опустил он свою волыну.

    Дальше просто: зашли в кабак,

    Накатили мы с ним "Пшеничной".

    Он хотя на дух и слабак,

    Но по жизни - мужик приличный.

    Только мне - какие понты/?

    Не от водки мне стало жарко:

    Захмелел я от красоты,

    Для которой жизни - не жалко!

    Симпатичная баба - Смерть,

    Особливо с доставкой на дом...

    Есть такое слово - кисмет.

    Ну, да вам объяснять не надо.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

"Мы умеем вовремя подавлять подобные тенденции. В самом раннем возрасте.Без досок и гвоздей дом не построишь, и если не хочешь, чтобы дом был построен, спрячь доски и гвозди. Если не хочешь, чтобы человек расстраивался из-за политики, не давай ему возможности видеть обе стороны вопроса. Пусть видит только одну, а еще лучше - ни одной. Пусть забудет, что есть на свете такая вещь, как война. Если правительство плохо, ни черта не понимает, душит народ налогами,- это все-таки лучше, чем если народ волнуется. Спокойствие, Монтэг, превыше всего! Устраивайте разные конкурсы, например: кто лучше помнит слова популярных песенок, кто может назвать все главные города штатов или кто знает, сколько собрали зерна в штате Айова в прошлом году. Набивайте людям головы цифрами, начиняйте их безобидными фактами, пока их не затошнит,- ничего, зато им будет казаться, что они очень образованные. У них даже будет впечатление, что они мыслят, что они движутся вперед, хоть на самом деле они стоят на месте. И люди будут счастливы, ибо "факты", которыми они напичканы, это нечто неизменное. Но не давайте им такой скользкой материи, как философия или социология. Не дай бог, если они начнут строить выводы и обобщения. Ибо это ведет к меланхолии! Человек, умеющий разобрать и собрать телевизорную стену,- а в наши дни большинство это умеет,- куда счастливее человека, пытающегося измерить и исчислить вселенную, ибо нельзя ее ни измерить, ни исчислить, не ощутив при этом, как сам ты ничтожен и одинок. Я знаю, я пробовал! Нет, к черту! Подавайте нам увеселения, вечеринки, акробатов и фокусников, отчаянные трюки, реактивные автомобили, мотоциклы-геликоптеры, порнографию и наркотики. Побольше такого, что вызывает простейшие автоматические рефлексы! Если драма бессодержательна, фильм пустой, а комедия бездарна, дайте мне дозу возбуждающего - ударьте по нервам оглушительной музыкой! И мне будет казаться, что я реагирую на пьесу, тогда как это всего-навсего механическая реакция на звуковолны. Но мне-то все равно. Я люблю, чтобы меня тряхнуло как следует."

Рей Бредбери "451 по фаренгейту"

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

"...Собрал себе  серебра и  золота и драгоценностей от  царей  и областей;

завел  у  себя певцов и певиц  и  услаждения  сынов человеческих  - разные

музыкальные орудия.

    И  сделался  я великим  и  богатым  больше всех, бывших прежде  меня  в

Иерусалиме, и мудрость моя пребыла со мною...

    И оглянулся я  на  все дела мои,  которые  сделали руки мои, и на труд,

которым трудился я, делая их: и вот, все -- суета и томление духа, и  нет от

них пользы под солнцем!..

    Всему и всем - одно:  одна участь праведнику и  нечестивому, доброму и

злому, чистому и нечистому, приносящему  жертву и не приносящему жертвы; как

добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы.

    Это-то и  худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем,

и  сердце сынов человеческих исполнено зла,  и безумие в сердце их, в  жизни

их; а после того они отходят к умершим.

    Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому

лучше, нежели мертвому льву.

    Живые  знают,  что умрут, а  мертвые  ничего  не  знают,  и уже  нет им

воздаяния, потому что и память о них предана забвению.

    И любовь их, и ненависть их, и ревность  их уже исчезла, и нет им более

доли вовеки ни в чем, что делается под солнцем..."

Экклезиаст, в изложении Д.Лондона, "Морской волк"

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Гость Натали

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,

Принарядившись для сирых, блаженных, калек.

Грубая Ложь эту Правду к себе заманила,

Мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,

Слюни пустила и разулыбалась во сне.

Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,

В Правду впилась и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью,

Баба как баба, и что ее ради радеть?

Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,

Если, конечно, и ту и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты

И прихватила одежды, примерив на глаз,

Деньги взяла, и часы, и еще документы,

Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу

И подивилась, себя оглядев делово,-

Кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,

Вымазал чистую Правду, а так - ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:

- Ложь это все, и на Лжи - одеянье мое!..

Двое блаженных калек протокол составляли

И обзывали дурными словами ее.

Стервой ругали ее, и похуже, чем стервой,

Мазали глиной, спустили дворового пса:

- Духу чтоб не было! На километр сто первый

Выселить, выслать за двадцать четыре часа.

Тот протокол заключался обидной тирадой,

(Кстати, навесили Правде чужие дела):

Дескать, какая-то мразь называется Правдой,

Ну а сама, вся как есть, пропилась догола.

Голая Правда божилась, клялась и рыдала,

Долго болела, скиталась, нуждалась в деньгах.

Грязная Ложь чистокровную лошадь украла

И ускакала на длинных и тонких ногах.

Впрочем, леко уживаться с заведомой ложью,

Правда колола глаза и намаялись с ней.

Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью,

Из-за своей наготы избегая людей.

Некий чудак и поныне за Правду воюет,-

Правда, в речах его - правды на ломаный грош:

-Чистая Правда со временем восторжествует,

Если проделает то же, что явная Ложь.

Часто разлив по сто семьдесят граммов на брата,

Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь.

Могут раздеть - это чистая правда, ребята!

Глядь, а штаны твои носит коварная Ложь.

Глядь, на часы твои смотрит коварная Ложь.

Глядь, а конем твоим правит коварная Ложь.

                                                  В.Высоцкий

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Тютчев

Песок сыпучий по колени...

Мы едем - поздно - меркнет день,

И сосен по дороге  тени

Уже в одну слилися тень.

Черней и чаще бор глубокий -

Какие грустные места!

Ночь хмурая, как зверь стоокий,

Глядит из каждого куста!

(1830, по дороге из Петербурга в Мюнхен)

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Татьяна Толстая (С) КЫСЬ

"...А еще что в книгах-то  хорошо: красавицы  эти, что меж страниц платьями шуршат,  из-за  ставень выглядывают,  из-под занавесей кружевных,  узорных;красавицы, что руки белые заламывают, с распущенным с  волосам под ноги коню бросаются, гневными взглядами  вспыхивают, - сама в слезах, а  талия в рюмку какую-то; что разметываются с сердцебиением  на  лежанке,  а  вскочив, диким взором поводят окрест; что семенят боязливо,  потупив синие очи;  что пляшут пляски огневые с розой в волосах, - никогда эти красавицы по нужде не ходят, никогда оброненное с полу, кряхтя, не подбирают, не пучит  красавиц-то этих, ни прыща у них не вскочит, ни ломоты в  пояснице не бывает. Перхоти в златых

кудрях у  них  не водится, вошь малюткам своим гнездышка  не  вьет, яичек не откладывает, стороной  обходит. Да и кудри те златые -  они ж  у них цельные сутки кудрявятся,  а того не сказано,  чтоб полдня с колобашками  сидеть. Не случалось  им  ни  чавкать, ни сморкаться,  спят  тихо,  щеками не булькают, никакая  Изабелла али Каролина со сна не опухши; зевнув - зубами не клацают, вскакивают  освеженные  и  распахивают занавеси.  И все радостно  кидаются в объятия избраннику, а избранник-то  кто же? избранник -  Бенедикт, зовись он хоть дон Педро, хоть Сысой..."

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

"Когда поймешь умом, что ты один на свете", К.Никольский

Когда поймешь умом, что ты один на свете,

И одиночества дорога так длинна,

То жить легко и думаешь о смерти,

Как о последней капле горького вина.

Вот мой бокал, в нем больше ни глотка

Той жизни, что как мед была сладка.

В нем только горечь неразбавленной печали,

Оставшейся на долю старика.

Бокал мой полон, но друзей не стану

Я больше угощать питьем своим.

Я их люблю, дай боже счастья им.

Пускай они пьют воду из под крана.

На свете сделаю я много славных дел,

Во веки вечные их не забудут люди.

И если выйдет все, как я хотел,

То, милый  боже, мир прекрасным будет.

Послав страдания на голову мою,

Послав отчаянье душе моей правдивой,

Пошли мне веру, я о ней спою,

И дай мне силы, чтобы стать счастливым.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Николо Макиавелли.

Государь

    ГЛАВА XXV

    КАКОВА ВЛАСТЬ СУДЬБЫ НАД ДЕЛАМИ ЛЮДЕЙ И КАК МОЖНО ЕЙ ПРОТИВОСТОЯТЬ

"...Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире  правят судьба и Бог, люди  же  с их разумением ничего не определяют  и даже  ничему  не могут противостоять;  отсюда  делается вывод,  что  незачем утруждать себя  заботами,  а  лучше  примириться со своим жребием.  Особенно многие уверовали в это  за последние годы, когда  на наших глазах происходят перемены  столь внезапные, что всякое человеческое  предвидение  оказывается перед ними бессильно. Иной раз и я склоняюсь к общему мнению,  задумываясь о происходящем.

    И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может  быть, судьба распоряжается лишь  половиной всех  наших дел, другую же половину,  или около  того, она предоставляет  самим людям.  Я  уподобил  бы судьбу  бурной  реке,   которая,  разбушевавшись,  затопляет  берега,  валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю:  все бегут  от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. Но хотя бы и так,- разве это мешает людям  принять меры предосторожности в  спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов,  река либо устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?

    То  же и судьба: она  являет свое  всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой  напор туда, где не встречает возведенных против  нее  заграждений..."

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

и еще Никольский

Мой дpyг хyдожник и позт в дождливый вечеp на стекле

Мою любовь наpисовал, откpыв мне чyдо на земле.

Сидел я молча y окна и наслаждался тишиной

Моя любовь с тех поp всегда была со мной.

И вpемя как вода текло и было мне тогда тепло,

Когда в дождливый вечеp я смотpел в оконное стекло.

Hо год за годом я встpечал в глазах любви своей печаль,

Дождливой скyки тyсклый свет и вот любовь сменила цвет.

Моя любовь сменила цвет, yгас чyдесный яpкий день

Мою любовь ночная yкpывает тень.

Веселых кpасок болтовня, игpа волшебного огня

Моя любовь yже не pадyет меня.

Поблекли нежные тона, исчезла высь и глyбина,

И четких линий больше нет - вот безpазличия поpтpет.

Глаза в глаза любовь глядит, а я не весел, не сеpдит

Бесцветных снов покой земной молчаньем делится со мной.

И вдохновенное лицо yтpатит добpые чеpты.

Моя любовь yмpет во мне в конце концов

И капли гpyстного дождя стpyиться бyдyт по стеклy

Моя любовь неслышно плачет yходя.

И pадyгy пpошедших дней застелит дым гpядyщих лет

И также потеpяют цвет воспоминания о ней

Рисyнок тает на стекле, его спасти надежды нет,

Hо как же мне pаскpасить вновь в цвет pадости мою любовь

А может быть, разбить окно и окyнyться в миp иной,

Где солнечный pисyя свет живет художник и поэт...

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

:shuffle: "...вошла чересчур разряженная сорокасемилетняя дама с крючковатым носом, которая жаждала быть скомпроментированной, но была настолько дурна собой, что, к великому её огорчению, никто не верил в её безнравственное поведение"

                                                      О.Уайльд

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Сергей Лукьяненко (С)

Восточная баллада о доблестном менте

    Дошло до меня, терпеливый  читатель,  хоть и не сразу, что не  слыхал  ты еще об отважном  менте  Акбардине и том, как  он добыл несметные сокровища.

    А история эта, достойная записи шилом  на спине неверного, давно тревожила мою душу.

    Однажды,  темной   ночью,  когда  благонадежные   граждане халифата принесли хвалу  эмиру  и опустились почивать со своими женами, доблестный  мент  Акбардин  обходил  светлые  улицы, не пренебрегая однако и темными. Был он  хорош  собой  - крепок, кривоног и глаз его правый был зорок.

    Заглянув за лавку Буут-аль Назара, достославного  торговца заморскими притираниями, отважный  Акбардин почувствовал чье-то мерзкое дыхание.  Свершив свое дело - ибо долго бродил  он по светлым улицам, не пренебрегая и  темными,  Акбардин  пошел  на запах.

    И открылось мне,  что увидел он грязного панка, спавшего в картонной коробке из-под заморских притираний. Был  это панк из панков, с мерзким лицом, ужасной фигурой и велосипедным звонком в правом ухе. А запах  его  устрашил бы и более отважного,  чем Акбардин, не страдай он в тот день от насморка.

    - Вставай,  грязный  панк, неугодный эмиру! - воскликнул  Акбардин.

-Ибо я, мент от  рождения,  Акбардин  сын  Аладдина,

отведу тебя в позорное узилище.

    Грязный панк проснулся и закричал:

    - Кто ты,  смеющий  посягать на  мой  сон? Ибо я  ужасен, проснувшись с похмелья!

    Но Акбардин достал свою  дубинку,  и панк, упав на колени, взмолился:

    - О, не бей меня холодной резиной, Акбардин сын Аладдина! Я не просто панк, я панк из панков! Я открою тебе великие тайны и приведу к несметным сокровищам! Только не бей меня по почкам, а  также  по тем  местам,  которые  подсказывает  тебе  богатая фантазия!

    - Что ты можешь мне  дать,  грязнейший  из грязнейших? - поразился Акбардин.- Крепка моя  хижина,  и каждый день я имею хлеб  с  молоком, а по пятницам  - да святится имя эмира!  - большую рыбу в маленькой железной баночке.

    - О, я дам тебя  могущество  самого  эмира! - воскликнул панк.- И знай  же, что я бы и сам получил его -но мне в лом. У  тебя  будет  столько  жен,  сколько   дозволено,  и  столько наложниц, сколько  захочешь,  и  столько  вкусной рыбы, залитой соусом из помидоров, что она не полезет в твои уста! -  Говори  же,  если  есть тебе, что  сказать, -  повелел Акбардин.  И  грязный  панк  --  да  забудется  всеми  его имя: Киндерсюрпризбек, рассказал:

-  Знай  же,   мудрейший   из  ментов  и  ментовейший  из

мудрейших, что происхожу я из славного рода Киндерсюрпризбеков, да не оскудеет он. И  был  я славным ребенком и добрым  юношей, пока судьба не  покарала меня за многочисленные грехи. И решив,

что все мне дозволено, отправился я в путешествие. И шел долго, ибо был пьян. И дошел. И...

    - И?..- воскликнул Акбардин.

    - И! - развел руками грязнейший из панков.

    -  Так  что  же  мы  ждем?  --  удивился  Акбардин.-- Мой мотоцикл быстр, а дубинка резинова! Устрашим же сами себя!  И они  вскочили  на  мотоцикл  мента,  причем Акбардин сел впереди, а презреннейший  из панков, да забудется всеми его имя -  Киндерсюрпризбек,  сзади.  И   набегающий   воздух  обдувал Акбардина, и дыхание  его было легко. А протертые шины скрипели на поворотах, и скрип тот был ужасен.

    И  надо сказать,  о  читатель, что в  дни  те съехались  в достославный халифат многочисленные эмиры  и  короли. Обсуждали они великие дела  -  как менять медь на  серебро,  и как пятью хлебами   накормить   всех   желающих.   А   также    съехалась многочисленная челядь,  и  челядь  челяди,  и  прихлебатели,  и подпеватели - среди коих и был ваш покорный слуга.

    И многие менты великого халифата охраняли покой их. Увидев же друга своего, Акбардина,  которого  ценили за веселый нрав и честность при игре в кумалак, решили они: неладно.

    И решив  так, вскочили они на свои мотоциклы,  а у кого не было своих - на чужие, и понеслись за Акбардином.

    Столько  песчинок  не  лежит  на  дороге,  сколько  ментов мчалось за отважным Акбардином. Ибо  напряженной была обстановка в  халифате.  И  увидев  их  разбегались  презренные  панки,  и забирались в ксивники хиппи, и рокеры притворялись собственными мотоциклами.

    И к исходу третьего дня, когда почувствовал усталость даже отважнейший из  ментов,  приехали Акбардин и Киндерсюрпризбек к темной пещере. А  товарищи Акбардина отстали, ибо были не столь проворны, как отважны.

    - О мент из ментов! -- вскричал позорный панк.-- Вот она, пещера мудрости! И зачерпнешь ты ее там столько,  что сам халиф со слезами обнимет тебя - и назначит визирем. А я  теперь уйду - ибо мне в лом.

    - Подожди,  вонючейший  из  моих  седоков!  -- воскликнул Акбардин. -  Открой  - кто  хранит  мудрость,  ибо  не  бывает сокровищ без охраны!

    И затрясся панк, обливаясь потом, и ответил:

    - Никто ее не хранит, то-то меня и пугает.

    - Пойдем же, - велел мент  Акбардин. -  Направлю  я  тебя  вперед,  дабы  пожертвовать  малоценным  организмом  в   случае опасности.

    И Киндерсюрпризбек поплелся вперед, ибо никто  еще не смел перечить Акбардину - да запомнится его имя!

    А пещера была темна,  как  совесть грешника, и длинна, как прегрешения       усовестившегося.       Трижды      споткнулся Киндерсюрпризбек, прежде чем дошли они до цели.и

    - Вот! - воскликнул презренный панк.-  Вот он, источник мудрости, бьет ключом  из алмазной чаши! Пей же, отважный мент, и отпусти меня спать, ибо я устал.

    - О  нет,  хитрейший  из  хитрых,-- засмеялся Акбардин.- Выпей вначале сам, ибо мог ты замыслить худое против меня.

    И панк  выпил из источника,  ибо Акбардин был силен, а его дубинка резинова.

    Даже мне,  о  терпеливейше  читатели, не доводилось видеть подобного. Опали с грязного  панка  коросты и лохмотья, стал он чист челом и прекрасен дыханием.

    Посмотрел ласково на Акбардина и сказал:

    - Пей  же, мой добрый друг.  Станешь ты так  же прекрасен как я, и мудр как халиф.

    Покачал головой Акбардин, и сказал:

    - О нет, прекраснейший  из  панков. Запрещено мне пить на службе, и чту я этот закон. Лучше зачерпну я побольше мудрости, а дома, после дежурства, вкушу ее с подобающей закуской.

    -   Интересное   решение, -   заметил   Киндерсюрпризбек, просветлел обликом и ушел в астрал.

    А товарищи Акбардина, ждавшие приятеля у  входа, не успели даже слезть с мотоциклов, когда  увидели  его  светлый лик. Шел Акбардин твердым шагом, и в руках его был  бурдюк с драгоценной влагой.

    - Вещественные доказательства,- сказал он друзьям, и сев на  мотоцикл,  умчался, и никто не решился его  переспрашивать, ибо дубинка его была резинова.

    Дома же,  съев  положенное  и  покурив  запретное,  сказал пресветлый Акбардин жене:

    - Завтра же будем любимцами халифа!

    И налил себе Акбардин из бурдюка, и выпил...

                       xxx

    Прошло три дня и три ночи с тех пор. И вот, обходя светлые улицы (но  не  пренебрегая  и  темными!)  увидел ментовейший из ментов, да помнится его имя - Акбардин! грязного панка.

    - Что  делаешь ты в  этой грязи, светлейший из панков? - поразился Акбардин.

    - А что делаешь ты с этой дубинкой,  мудрейший из ментов? - съехидничал Киндерсюрпризбек.

    Смутился Акбардин, что бывало с ним редко, и ответил:

    -  Открылось мне,  что  хоть и стал  я  умнее визиря,  но остался ментом. И не услышит моих слов халиф. Вот и обхожу я по прежнему улицы...

    - А...- протянул Киндерсюрпризбек.- Доумничался?

    И тогда  огорченный  Акбардин  схватил  его  за шиворот, и отвел в позорное  узилище. Так и  должно быть в  нашем  славном халифате, который  так  любят  заморские  короли,  ибо  западло каждому панку смеяться над ментами.

    Но все же  в пути Акбардин и Киндерсюрпризбек беседовали о  вечном. И беседа их была возвышена как лавка Буут-аль Назара, и длинна, как ментовская дубинка.

    ...И такова мораль этой истории - даже вкусив от мудрости не равняйся с халифом.

    Не положено.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Патрик Зюскинд "Парфюмер"

  -- Так сколько же ты требуешь? - вскричал Террье. - Пять франков ( это куча денег за такие пустяки, как кормление младенца!

  -- Я вообще не хочу никаких денег, ( сказала кормилица. - Я не хочу держать ублюдка в своем доме.

  - Но почему же, моя милая? - сказал Террье и снова поворошил пальцем в корзине. - Ведь дитя очаровательное. Такое розовое, не плачет, спит спокойно, и оно крещено.

  - Он одержим дьяволом.

  Террье быстро вытащил палец из корзины.

  - Невозможно! Абсолютно невозможно, чтобы грудное дитя было одержимо дьяволом. Дитя не человек, но предчеловек и не обладает еще полностью сформированной душой. Следовательно, для дьявола оно не представляет интереса. Может. Он уже говорит? Может, у него судороги? Может, он передвигает вещи в комнате? Может, от него исходит неприятный запах?

  - От него вообще ничем не пахнет.

  - Вот видишь! Вот оно, знамение. Будь он одержим дьяволом, от него бы воняло.

  - И, чтобы успокоить кормилицу и продемонстрировать свою собственную смелость, Террье приподнял корзину и принюхался.

  - Ничего особенного, - сказал он, несколько раз втянув воздух носом, - действительно ничего особенного. Правда, мне кажется, что из пеленок чем-то попахивает, - и он протянул ей корзину, дабы она подтвердила его впечатление.

  - Я не о том, - угрюмо возразила кормилица и отодвинула от себя корзину. - Я не о том, что в пеленках. Его грязные пеленки пахнут хорошо. Но сам он, сам ублюдок, не пахнет.

  - Потому что он здоров, - вскричал Террье, - он здоров, вот и не пахнет! Пахнут только больные дети, это же всем известно. К примеру, если у ребенка оспа, он пахнет конским навозом, а если скарлатина, то старыми яблоками, а чахоточный ребенок пахнет луком. Этот здоров - вот и все, чем он болен. Так зачем ему вонять? Разве твои собственные дети воняют?

  - Нет, - сказала кормилица. - Мои дети пахнут так, как положено человеческим детям.

  Терреь осторожно поставил корзину обратно на землю, потому что почувствовал, как в нем нарастают первые приливы ярости из-за упрямства этой особы. Нельзя было исключить вероятности того, что в ходе дальнейшей дискуссии ему понадобятся обе руки для более свободной жестикуляции, и он не хотел тем самым причинить вред младенцу. Впрочем, для начала он крепко сцепил руки за спиной, выпятил свой острый живот по направлению к кормилице и строго спросил:

  - Стало быть, ты утверждаешь, что тебе известно, как должно пахнуть дитя человеческое, каковое в то же время всегда - позволь тебе об этом напомнить, тем более что оно крещено, - есть дитя божье?

  - Да, - сказала кормилица.

  - и ты утверждаешь далее, что если оно не пахнет так, как должно пахнуть по твоему разумению - по разумению кормилицы Жанны Бюсси с улицы Сен-Дени, - то это дитя дьявола?

  Он выпростал из-за спины левую руку и угрожающе сунул ей под нос указательный палец, согнутый, как вопросительный знак. Кормилица задумалась. Ей было не по нутру, что разговор вдруг перешел в плоскость теологического диспута, где она была обречена на поражение.

  - Я вроде бы так не говорила, - отвечала она уклончиво. - Причем здесь дьявол или ни причем, решайте сами, отец Террье, это не по моей части. Я знаю только одно: на меня этот младенец наводит ужас, потому что он не пахнет, как положено детям.

  - Ага, - сказал удовлитворенно Террье и снова заложил руки за спину. - Значит, свои слова насчет дьявола мы берем обратно. Хорошо. А теперь будь так любезна растолковать мне: как пахнут грудные младенцы, если они пахнут так, как, по твоему мнению, им положено пахнуть? Ну-с?

  - Они хорошо пахнут, - сказала кормилица.

  - Что значит "хорошо"? - зарычал на нее Террье. - Мало ли, что пахнет. Аравийские сады хорошо пахнут. Я желаю знать, чем пахнут младенцы?

  Кормилица медлила с ответом. Она, конечно, знала, как пахнут грудные младенцы, она знала это совершенноточно, через ее руки прошли дюжины малышей, она их кормила, выхаживала, укачивала, целовала... она могла учуять их ночью, даже сейчас она явственно помнила носом этот младенческий запах. Но она еще никогда не обозначала его словами.

  - Ну-с? - ощетинился Террье и нетерпеливо щелкнул пальцами.

  - Стало быть, - начала кормилица, - так сразу не скажешь, потому как... потому как они не везде пахнут одинаково, хотя они везде пахнут хорошо, понимаете, святой отец, ножки у них, к примеру, пахнут. Как гладкие теплые камешки... нет, скорее, как горшочки... или как сливочное масло, да, в точности, они пахнут, как свежее масло. А тельце у них пахнет...ну вроде галеты, размоченной в молоке. А голова, там, сверху, с затылка, где закручиваются волосы, ну вот тут святой отец, где у вас ничего уже не осталось, - и она постучала Террье, остолбеневшего от этого шквала дурацких подробностей и покорно склонившего голову, по лысине, - вот здесь, точно, здесь, они пахнут лучше всего. Они пахнут карамелью, это такой чудный, такой сладкий запах, вы не представляете святой отец! Как их тут понюхаешь, так и полюбишь, все одно - свои они или чужие. Вот так и должны пахнуть малые дети, а больше никак. А если они так не пахнут, если они там, сверху, совсем не пахнут, ровно как холодный воздух, вроде вот этого ублюдка, тогда... Вы можете объяснить это как угодно, святой отец, но я, - и она решительно скрестила руки на груди и с таким отвращением поглядела на корзину у своих ног, словно там сидела жаба, - я, Жанна Бюсси, больше не возьму это к себе!

  Патер Террье медленно поднял опущенную голову и несколько раз провел пальцем по лысине, словно хотел пригладить там волосы, потом как бы случайно поднес палец к носу и задумчиво обнюхал.

  - Как карамель?.. - спросил он, пытаясь снова найти строгий тон. - Карамель! Что ты понимаешь в карамели? Ты хоть раз ее ела?

  - Не то чтобы... - сказала кормилица. - Но я была однажды в большой гостинице на улице Сент-Оноре и видела, как ее готовят из жженого сахара и сливок. Это пахло так вкусно, что я век не забуду.

  - Ну-ну. Будь по-твоему, - сказал Террье и убрал палец из-под носа. - Теперь помолчи, пожалуйста! Мне стоит чрезвычайного напряжения сил продолжать беседу с тобой на этом уровне. Я констатирую, что ты отказываешься по каким-то причинам впредь кормить грудью доверенного мне младенца Жан-Батиста Гренуя и в настоящий момент возвращаешь его временному опекуну - монастырю Сен-Мерри. Я нахожу это огорчительным, но, по-видимому, не могу ничего изменить. Ты уволена.

  С этими словами он поднял корзину, еще раз вдохнул исчезающее тепло, шерстяное дуновение молока и захлопнул ворота. Засим он отправился в свой кабинет.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

И в самом деле, зачем нужны младенцы, которые никак не пахнут? Младенческий запах - самый сладкий на свете. Спасибо, Alina, что напомнили!

"Еще он не сшит, твой наряд подвенечный"  

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный

И хор в нашу честь не  поет,

А время торопит возница беспечный

И просятся кони в полет.

И просятся кони в полет.

 Ах только бы тройка не сбилась бы с круга,

 Бубенчик не смолк под дугой.

 Две верных подруги - любовь и разлука

 Не ходят одна без другой.

 Не ходят одна без другой.

Мы сами открыли ворота,

Мы сами счастливую тройку впрягли.

И вот уже что-то маячит пред нами,

Но что-то погасло вдали.

 Святая наука - расслышать друг друга

 Сквозь все времена.

 Две странницы вечных - любовь и разлука

 Поделятся с нами сполна.

Чем дальше живем мы, тем годы короче,

Тем ярче друзей голоса.

Ах только б не смолк под дугой колокольчик,

Глаза бы глядели в глаза.

 То берег, то море, то солнце то вьюга,

 То ласточки то воронье.

 Две вечных дороги - любовь и разлука

 Проходят сквозь сердце мое.

Б.Окуджава

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Голубая да веселая страна.

Честь моя за песню продана.

Ветер с моря, тише дуй и вей -

Слышишь, розу кличет соловей?

Слышишь, роза клонится и гнется -

Эта песня в сердце отзовется.

Ветер с моря, тише дуй и вей -

Слышишь, розу кличет соловей?

Ты - ребенок, в этом спора нет,

Да и я ведь разве не поэт?

Ветер с моря, тише дуй и вей -

Слышишь, розу кличет соловей?

Дорогая Эля, прости.

Много роз бывает на пути,

Много роз склоняется и гнется,

Но одна лишь сердцем улыбнется.

Улыбнемся вместе - ты и я -

За такие милые края.

Ветер с моря, тише дуй и вей -

Слышишь, розу кличет соловей?

Голубая да веселая страна.

Пусть вся жизнь моя за песню продана,

Но за Элю в тенях ветвей

Обнимает розу соловей.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Маргарита Николаевна не нуждалась в деньгах. Маргарита Николаевна могла

купить  все, что ей понравится. Среди знакомых ее мужа попадались интересные

люди.  Маргарита  Николаевна  никогда  не прикасалась  к примусу.  Маргарита

Николаевна не знала ужасов житья в совместной  квартире.  Словом... Она была

счастлива? Ни  одной минуты!  С тех  пор, как девятнадцатилетней  она  вышла

замуж и попала в особняк, она не знала счастья. Боги, боги мои! Что же нужно

было  этой женщине?! Что нужно  было этой женщине,  в глазах  которой всегда

горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один

глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю. Мне неизвестно.

Очевидно,  она говорила  правду,  ей  нужен  был  он,  мастер,  а  вовсе  не

готический особняк, и  не отдельный сад,  и не  деньги. Она любила  его, она

говорила правду. Даже  у  меня, правдивого повествователя,  но  постороннего

человека, сжимается сердце при  мысли  о том, что  испытала Маргарита, когда

пришла на другой день в домик  мастера, по счастью,  не успев переговорить с

мужем, который не  вернулся  в назначенный срок, и узнала,  что  мастера уже

нет.

    Она  сделала  все,  чтобы разузнать  что-нибудь  о нем, и,  конечно, не

разузнала ровно ничего.  Тогда она вернулась в особняк  и зажила  на прежнем

месте.

    -- Да, да, да, такая же самая ошибка! -- говорила Маргарита зимою, сидя

у  печки и глядя  в огонь, -- зачем я тогда ночью ушла от  него? Зачем? Ведь

это же безумие! Я вернулась на другой день, честно, как обещала, но было уже

поздно. Да, я вернулась, как несчастный Левий Матвей, слишком поздно!

    Все эти  слова  были,  конечно, нелепы,  потому что, в  самом деле: что

изменилось бы, если бы она в ту ночь осталась у мастера? Разве она спасла бы

его? Смешно!  -- воскликнули бы  мы, но мы этого не сделаем перед доведенной

до отчаяния женщиной.

    В таких  мучениях прожила  Маргарита Николаевна  всю  зиму и дожила  до

весны.  В  тот  самый  день,  когда  происходила  всякая  нелепая  кутерьма,

вызванная  появлением черного  мага в Москве,  в пятницу, когда  был  изгнан

обратно в  Киев дядя  Берлиоза, когда арестовали бухгалтера  и произошло еще

множество  других глупейших и непонятных вещей,  Маргарита  проснулась около

полудня в своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка.

    Проснувшись, Маргарита не заплакала,  как это бывало  часто, потому что

проснулась  с предчувствием, что сегодня наконец  что-то произойдет.  Ощутив

это  предчувствие,  она  стала  его  подогревать  и растить  в  своей  душе,

опасаясь, чтобы оно ее не покинуло.

    --  Я  верую!  --  шептала Маргарита торжественно, --  я верую!  Что-то

произойдет! Не может не  произойти, потому  что за что же, в самом деле, мне

послана пожизненная  мука? Сознаюсь в том, что я лгала и  обманывала  и жила

тайной жизнью, скрытой от людей, но все  же нельзя  за  это  наказывать  так

жестоко.  Что-то  случится непременно,  потому  что  не  бывает  так,  чтобы

что-нибудь  тянулось  вечно.  А  кроме того, сон  мой  был  вещий,  за это я

ручаюсь.

   Мастер и Маргарита. М. Булгаков

...Так шептала Маргарита Николаевна, глядя на пунцовые шторы, наливающиеся

солнцем,  беспокойно  одеваясь, расчесывая перед  тройным  зеркалом короткие

завитые волосы.

    Сон,  который   приснился  в  эту  ночь  Маргарите,  был  действительно

необычен.  Дело  в  том, что во время своих  зимних  мучений она  никогда не

видела во сне мастера. Ночью он оставлял ее, и мучилась она только в дневные

часы. А тут приснился.

    Приснилась неизвестная Маргарите местность -- безнадежная,  унылая, под

пасмурным небом ранней  весны. Приснилось это клочковатое  бегущее серенькое

небо, а под  ним беззвучная стая  грачей.  Какой-то корявый мостик. Под  ним

мутная  весенняя   речонка,   безрадостные,  нищенские,  полуголые  деревья,

одинокая осина, а далее, -- меж деревьев, -- бревенчатое зданьице, не то оно

-- отдельная кухня, не то  баня, не  то черт знает  что.  Неживое все кругом

какое-то  и до  того унылое,  что так  и тянет повеситься на  этой  осине  у

мостика.  Ни  дуновения  ветерка, ни шевеления  облака и ни живой  души. Вот

адское место для живого человека!

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Жил да был некогда и вовсе не за тысячу верст отсюда старый и бедный дровосек. Жена у него умерла, но осталась маленькая дочь.

Каждый день, еще засветло, он уходил в горы, а оттуда возвращался с нарубленным хворостом. Увязывал его поудобнее, завтракал и отправлялся в ближайший город, где ему удавалось продавать хворост и где он мог немного передохнуть перед обратной дорогой.

Однажды он задержался в городе и вернулся уже затемно. Бедную девочку клонил сон, но она все-таки дождалась отца. И когда он вошел в дом, она, даже позабыв поприветствовать его, жалобным голоском сказала:

- Папа, мне иногда хочется чего-нибудь вкусненького, необычайного, такого, чтобы и на следующий день тоже оставалось.

Призадумался старик, почесал затылок.

- Ну что ж, - говорит, - хорошо, доченька. Поднимусь я завтра пораньше да схожу-ка подальше в горы, туда, где деревьев больше, может, и нарублю побольше

дров. Продам их, и будет у нас много денег. Вот на них-то я и куплю тебе всяких сластей.

На следующее утро поднялся дровосек, когда на дворе было еще совсем темно. Стряхнул с себя сон и ушел в горы. Изо всех сил он старался нарубить побольше дров, и получилась такая огромная вязанка, каких никогда у него не получалось, даже в молодости. Поднатужился, взвалил на спину и потащился к тесной лачуге. Скинул он свою нелегкую ношу у дверей, разогнул спину, глянул на небо, а солнце еще только-только из-за макушек деревьев показалось. Обрадовался старик, что все так удачно складывается, постучал в дверь и кличет дочь:

- Доченька! Дочурка, отопри дверь, устал я, проголодался. Поесть бы мне надо, а потом уж и на базар пойду.

Но крепок был сон у девочки, ничего не слышала. И дверь как была заперта, так и осталась. Устал старик звать дочь. Дай, думает, отдохну маленько. Лег на траву возле вязанки, да тут же и уснул. А девочка тем временем проснулась, прибрала в доме, наскоро поела да и убежала гулять. Про давешний разговор она даже и не вспомнила, но, увидев, что отца с утра нет дома, решила запереть дверь, ведь отец, как ей казалось, должен был уже уйти в город.

Дровосек, проспав несколько часов, наконец проснулся, потянулся со сна, солнце стояло уже куда как высоко, а есть хотелось еще пуще прежнего. Подошел он к двери, дернул, но она, как и утром, была заперта.

- Доченька, - крикнул он, - хватит спать, отопри поскорее, мне надо хоть немного поесть и скорее отправляться в город, и так-то я уже изрядно припозднился.

Но ведь девочки-то дома не было, и открыть дверь она не могла.

Так постоял старик перед закрытой дверью, постучал, покричал да и подумал: "Времечко, чай, уже позднее, чтобы в город-то идти. Пойду-ка я лучше в горы да принесу еще вязанку дров, а назавтра все и продам зараз".

Весь день в горах разносился стук топора дровосека да треск падающих деревьев. Только поздно вечером вернулся он к своей лачуге с новой вязанкой дров за плечами.

Свалив свою ношу на землю, он, едва волоча от усталости ноги, доплелся до двери, прислонился к косяку и раза два стукнул ладонью в дверь.

- Доченька, - прохрипел он срывающимся голосом, - отопри дверь, устал я, сил нет... За весь день и росинки маковой во рту не побывало. Первый раз за всю жизнь

столько дров нарубил. Ну, отопри же ты поскорей, мне ж поспать надо, отдохнуть...

Но ответом ему была лишь тишина. Дочка его уже давно сладко спала, за день она так нагулялась, что и есть-то почти ничего не стала, а как пришла домой, так сразу и юркнула в свою кроватку.

Сперва она, правда, удивилась, что отца еще нет, а уже так поздно, но потом решила, что он, видать, заночевал в городе, вот и заперла дверь на ключ.

Постоял старик у дверей, постучал немного, покричал дочь, да все без толку. Вздохнул тяжело, покряхтел еще немного и улегся спать опять на землю около своих вязанок. За весь день он так измотался, что у него даже не было сил побеспокоиться, не случилось ли чего с его дочкой, и как положил голову на полено, так сразу и уснул.

Проснулся он рано-рано утром, задолго до рассвета, и первое, о чем подумал, что он ужасно хочет поесть и согреться.

Сел старик, огляделся вокруг, но ничего не увидел, такая стояла темень, хоть глаз выколи, все одно...

И вдруг произошло нечто странное. Ему причудилось, будто кто-то говорит ему:

- Поторапливайся, поторапливайся! Брось ты свои деревяшки, иди за мной. Если ты действительно в беде и можешь довольствоваться немногим, я помогу тебе.

Вскочил дровосек, испугался, конечно, но на голос пошел. Долго он шел, но так ничего и не обнаружил, а только продрог еще больше, проголодался, хоть волком вой, но, мало того, теперь он еще и заблудился. Надежда-то у него появилась, да вот пользы от нее, похоже, никакой не было. И такое отчаяние овладело им, что слезы готовы были хлынуть из глаз. "А что толку в слезах", - решил он, лег на землю и уснул снова.

Не долго удалось поспать бедняге, да и какой тут сон, когда весь дрожишь от холода, а в животе пусто, как в барабане. И тогда, чтобы успокоиться, он начал рассказывать себе обо всем, что с ним случилось: как дочка пожаловалась, что ей хочется чего-нибудь очень вкусного, как он не мог попасть в дом, как он замерз и проголодался и как он заблудился. И только закончил он свою печальную повесть, как вновь ему почудилось, будто откуда-то сверху, с уже занимавшегося зарей неба, раздался голос:

- Старик, отчего ты сидишь здесь?

- Да вот, рассказываю себе сказку про себя.

- И что в ней интересного?

Старик повторил все сначала.

- Ну что ж, все понятно, - промолвил голос и тут же приказал старому дровосеку закрыть глаза, встать на ступеньку и подниматься по лестнице.

- Но я не вижу никакой ступеньки, - удивился старик.

- Ты бы поменьше говорил и делал, как тебе велят, - прервал его странный голос.

Что старому оставалось делать? Закрыл глаза, и вдруг оказалось, что он уже и не сидит вовсе, а стоит, и правая нога сама собой поднимается, становится на нечто, очень похожее на ступеньку. Очень осторожно старик стал подниматься по этой чудной лестнице. И вдруг... что это? Все ступеньки пришли в движение, поползли и понесли его вверх с удивительной быстротой. Старик было испугался и готов уж был открыть глаза, но в эту секунду голос приказал:

- Не смей открывать глаза, пока я не разрешу тебе! Прошло еще немного времени, и голос разрешил дровосеку открыть глаза. Старик осторожно приподнял веки и увидел, что перед ним простирается какая-то странная, невиданная равнина. Она скорее была похожа на пустыню - такая же бескрайность и такое же безжалостное, палящее солнце, сверкающее высоко в небе. Вокруг, насколько хватало глаз, валялось несметное количество каких-то камешков разных цветов и оттенков, тут и красные, и зеленые, и голубые, и белые. Но больше ничего и

никого, он был один. Снова осмотрелся вокруг - никого, и вдруг опять услышал голос:

- Возьми столько камешков, сколько сможешь унести, закрой глаза и ступай вниз тем же путем, каким пришел сюда.

Все исполнил дровосек, что ему было приказано, и, когда он вновь открыл глаза, увидел, что стоит перед дверью своей лачуги. Несколько нерешительно постучал, но на сей раз девочка отозвалась. Открыла дверь и, увидев отца, радостно запрыгала и захлопала в ладоши. Потом она принялась расспрашивать его, где это он так долго пропадал. Старик сбивчиво рассказал свою странную историю, но девочка, похоже, ничего не поняла, слишком уж бессвязен был его рассказ, да и не слышала она раньше ничего подобного.

Вошли они в дом, разделили поровну ту пищу, которую смогли отыскать по полкам, а была там лишь пригоршня сушеных фиников. И когда закончили они свою скудную трапезу, старику почудилось, будто он снова слышит все тот же таинственный голос. Прислушался, и правда, он. А голос говорил:

- Ты, конечно, не мог этого знать, но отныне знай, что спасен ты был Мушкилом Гушой, и помни - Мушкил Гуша всегда рядом. И еще прими за правило: каждый четверг вечером ты должен поделиться с любым нуждающимся финиками и съесть их вместе с ним, при этом не забывай рассказывать историю о Мушкиле Гуше. Или же вручи подарок во имя Мушкила Гуши любому, кто окажет помощь нуждающемуся. Старайся, чтобы история о Мушкиле Гуше никогда не забывалась. Если ты исполнишь это и если так же будут поступать те, кому ты поведаешь свою историю, тогда все, кто действительно нуждается, всегда смогут обрести поддержку и получить помощь в трудную минуту. - Сказал и смолк.

- Дровосек сложил камешки в углу своей жалкой лачуги. Они так были похожи на обыкновенную щебенку, что он ума не мог приложить, зачем они ему. А на следующий день отнес он обе огромные вязанки дров на базар и без труда продал их по дорогой цене. И принес, наконец, дочери много-много всяких сладостей, о которых она никогда раньше и не слышала. После того как они насытились, старый дровосек сказал дочери:

- Ну а теперь я расскажу тебе историю о Мушкиле Гуше. Мушкил Гуша - это избавитель от всех трудностей. Вот видишь, и наши беды мы преодолели с помощью Мушкила Гуши, и мы никогда не должны забывать об этом.

Прошла неделя, все было как обычно: он уходил в горы, возвращался с вязанкой дров, завтракал, отправлялся на базар и продавал дрова. Все было как прежде, только теперь ему почему-то все чаще и чаще попадались невероятно сговорчивые покупатели.

Настал следующий четверг. Старик, как это водится у людей, забыл исполнить свои обещания, данные им во имя Мушкила Гуши.

День угас, вот уж и вечер готов был превратиться в ночь, а старик так и не вспомнил про Мушкила Гущу. А в это время, надо же было такому случиться, у соседей задуло огонь в печи. И не от чего им было зажечь новый огонь, погоревали они, да делать нечего, хоть и дурная примета, но пришлось им идти к соседу-дровосеку. А тот уж собирался укладываться спать, и вдруг - стучится кто-то.

- Сосед, - послышалось из-за дверей, - не откажи в милости, позволь нам взять у тебя огня от той лампы, что так ярко пылает в твоем окне.

- Какая еще лампа? - удивился он.

- Ну, если ты изнутри не видишь, выйди на улицу и посмотри.

Вышел старик, глянул в окошко своей лачуги, да чуть чувств не лишился - из его окна лился ярчайший радужный поток света, в котором смешались все мыслимые и немыслимые тона и полутона. Немного опомнившись, он кинулся в свою хижину и - о чудо, этот сказочный свет испускали камешки, небрежно сваленные в кучу в самом темном углу лачуги. Но лучи этого света были столь же холодны, как и зола в давно угасшем очаге, и зажечь от них огонь не было никакой возможности. Еще не оправившись от потрясения, доставленного ему этим чудом, он вышел к соседям и совершенно упавшим голосом произнес: "Нет, м-м... весьма жаль, друзья, но у меня нет огня". И, что уж было верхом неучтивости, захлопнул дверь перед самым их носом. Это смутило и оскорбило соседей, и они так и отправились восвояси ни с чем, что-то рассерженно бормоча. Ну да ладно, на этом мы, пожалуй, и распрощаемся с ними.

Дровосек с дочерью тем временем бросились укрывать тряпьем, какое они только смогли найти в своей лачуге, эти удивительные, ослепительно сияющие огоньки, испугавшись, что кто-нибудь ненароком прознает об их сокровище. А поутру, когда они приподняли покрывало, под ним оказались вовсе не какие-то камни, а самые настоящие драгоценные самоцветы.

Один за другим они носили самоцветы в близлежащие города и продавали их там по баснословной цене. И вот надумал дровосек выстроить для себя и своей дочери невиданной красоты дворец. Место для него выбрали как раз напротив замка повелителя их страны. Дворец вырос так скоро, что люди даже удивиться не успели.

У шаха была красавица дочь, и однажды утром она, подойдя к окну своего дворца, вдруг увидела великолепнейший, словно из сказки, невиданный дворец. Вид его настолько потряс ее воображение, что она тут же созвала своих слуг и стала расспрашивать, кто выстроил этот сказочный дворец и по какому праву осмелился вытворить подобное под самыми ее окнами.

Слуги тут же бросились выяснять, в чем же дело. Вскоре они вернулись и рассказали принцессе, что к чему. Но так мало смогли рассказать слуги и так велико было любопытство принцессы, что она нетерпеливо перебила их и приказала, чтобы к ней немедленно привели дочь дровосека. Сердита была принцесса, но, когда увидела девочку и поговорила с ней, сердце ее оттаяло, и они сделались неразлучными подругами.

Теперь не проходило и дня, чтобы они не гуляли вместе. Больше всего девочки любили купаться и играть в небольшом водоеме, который был сооружен шахом в дворцовом саду для своей дочери. Как-то, спустя несколько дней после их первой встречи, играли они у водоема. И во время игры принцесса сняла с себя очень дорогое ожерелье, оно, видать, очень мешало ей плескаться, и повесила его на ветку дерева, что росло рядом с протокой. А потом, заигравшись, напрочь забыла о нем и хватилась, лишь когда пришла домой. Поначалу принцесса решила, что потеряла его где-нибудь, но потом ей вдруг пришло в голову: а если дочь дровосека украла у нее это замечательное ожерелье? И так принцессе стало обидно, что она расплакалась, побежала к отцу и рассказала ему все. Разгневанный шах приказал арестовать несчастного дровосека, отнял у него все имущество и чудесный дворец. Старика заточили в темницу, а дочь его отправили в приют для сирот.

В соответствии с древним обычаем той страны, по прошествии некоторого времени старика вывели из темницы и приковали цепями к столбу на базарной площади, а к шее привязали табличку с надписью: "Вот что ожидает тех, кто крадет у шаха".

Поначалу люди собирались у столба большими толпами, издевались над стариком, осыпали насмешками и проклятиями, а то и кидали в него всем, что попадалось под руку. И не было на всем белом свете никого несчастнее старого дровосека.

Однажды он в полузабытьи услышал, что наступил четверг. И тут произошло чудо, туман в его голове рассеялся, и он совершенно ясно осознал, что близится вечер Мушкила Гуши, избавителя от всех трудностей, а он так много дней забывал почтить это святое имя. И только он так подумал, как у ног его что-то зазвенело, это была мелкая монета, брошенная каким-то добрым человеком, который в эту минуту проходил мимо. Дровосек испугался, что он пройдет мимо, не выслушав его, и слабым, дрожащим голосом взмолился:

- О добрый человек, ты пожертвовал мне деньги, в которых для меня нет пользы, но если ты будешь великодушен до конца и купишь на эти деньги несколько сушеных фиников, а потом придешь и мы с тобой съедим их, то до конца дней своих я буду молиться за тебя!

Удивился прохожий, но все же купил старику несколько фиников, а потом разделил их с несчастным. Когда они закончили скудную трапезу, дровосек рассказал доброму человеку историю Мушкила Гуши.

- Э, приятель, - протянул ошарашенный прохожий, - да ты, видать, не в своем уме.

Но он был хорошим человеком, да и у самого у него была нелегкая жизнь, поэтому он не стал издеваться над несчастным. Однако, когда он вернулся домой, то заметил, что все у него стало получаться как-то слишком ладно и удачливо, и те немногие проблемы, которые изрядно мучили его, как и любого смертного, как-то сами собой разрешились. Вот тогда он и вспомнил историю, рассказанную ему однажды несчастным дровосеком. Здесь мы с ним и распрощаемся.

Через два дня после этой, казалось бы, незначительной истории принцесса отправилась с утра к бассейну. И когда она нагнулась над водой, ей показалось, что на дне протоки лежит нечто очень похожее на ее ожерелье. Только девушка собралась нырнуть в воду, чтобы рассмотреть получше, как что-то защекотало у нее в носу и она чихнула. Голова ее слегка приподнялась, и принцесса увидела - то, что она приняла за ожерелье, было всего лишь его отражением в воде. Само же оно по-прежнему висело на ветке дерева, на которой она его оставила. Принцесса поскорее сорвала ожерелье с ветки и, счастливая, со всех ног кинулась к отцу, чтобы рассказать о своей радости. Шах, которому было свойственно чувство справедливости, приказал отпустить дровосека домой и публично извиниться перед ним от имени шаха. Маленькую дочь дровосека вернули из сиротского дома, и с тех пор они зажили счастливо, как никогда.

Это лишь небольшой отрывок из сказания о Мушкиле Гуше. Оно велико и конца у него нет. У него множество форм. Иногда даже не говорится, что это история о Мушкиле Гуше, и люди не узнают ее. Но в каком бы виде история ни рассказывалась, все равно это о Мушкиле Гуше, и обязательно, каждую минуту, днем ли, ночью ли, везде, где есть люди, хоть кто-нибудь да рассказывает, ибо об этом печется сам Мушкил Гуша. И поскольку конца у нее нет, то и рассказывать ее будут вечно.

А вы будете по четвергам рассказывать историю о Мушкиле Гуше и помогать тем самым его нелегким трудам?

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

А сказку о Мушкиле Гуше (письмо счастья) в 20 экземплярах от руки переписывать и рассылать друзьям не надо? :shuffle:

КАЖДЫЙ ВЫБИРАЕТ ДЛЯ СЕБЯ, Ю.Левитанский

Каждый выбирает для себя

Женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку,

Каждый выбирает для себя!

Каждый выбирает для себя

Жизнь и латы, посох и заплаты,

Меру окончательной расплаты

Каждый выбирает для себя!

Каждый выбирает для себя

Время для любви и для молитвы,

Шпагу для дуэли, меч для битвы,

Каждый выбирает для себя!

Каждый выбирает для себя

выбираю тоже, как умею...

Ни к кому претензий не имею,

Каждый выбирает для себя!

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Да ладно вам, девочки! Улыбнитесь!

    Я сел в автомобиль. Проехал три  квартала. Вспомнил, что Маруся просила

купить сигареты. Развернулся.

    Наконец  затормозил  около  ее  подъезда.  Может,  думаю,  гаечный ключ

захватить на всякий случай? В качестве орудия самозащиты? Что, если  Рафаэль

полезет драться?..

    Я не трус. Но мы в чужой стране. Языка  практически не знаем. В законах

ориентируемся  слабо. К  оружию  не  привыкли.  А  тут у  каждого  второго -

пистолет. Если не бомба...

    При этом латиноамериканцы, говорят, еще страшнее негров. Те хоть рабами

были двести лет,  что отразилось соответственно  на  их ментальности. А эти?

Все, как один, здоровые, нахальные и агрессивные...

    Драки, конечно,  и  в Ленинграде  бывали.  Но  обходилось  все это  без

роковых последствий.

    Сидели мы, помню, в одной компания. Прозаик Стукалин  напился и говорит

литературоведу Зайцеву:

    - Я сейчас тебе морду набью.

    А тот ему отвечает:

    - Ни в коем случае, потому что я - толстовец. Я отрицаю всякое насилие.

Если ты меня ударишь, я подставлю другую щеку.

    Стукалин подумал и говорит:

    - Ну и хрен с тобой!..

    Мы успокоились. Решили, что драка не состоится. Вышли на балкон.

    Вдруг  слышим грохот. Бежим обратно в комнату. Видим, Стукалин лежит на

полу. А толстовец Зайцев бьет его по физиономии своими огромными кулаками...

    Но дома все это происходило как-то безболезненно. А здесь?..

    Ну, ладно, думаю, пора идти. Звоню.

    Дверь открывает Муся Татарович. Действительно, синяк под глазом. К тому

же нижняя губа разбита и поцарапан лоб.

    - Не смотри, - говорит.

    - Я не смотрю. А где он?

    - Рафка? Убежал куда-то в расстроенных чувствах.

    - Может, - спрашиваю, - в госпиталь тебя отвезти?

    - Не стоит. Я все это косметикой замажу.

    - Тогда звони в полицию.

    - Зачем?  Подумаешь,  событие - испанец дал кому-то в глаз. Вот если бы

он меня зарезал или пристрелил.

    - Тогда, - говорю, - можно уже и не звонить.

    - Бессмысленно, - повторила Муся.

    - Может, посадят его суток на двенадцать? Ради профилактики?

    -  За что?  За драку? В этом сумасшедшем городе  Нью-Йорке?! Да здесь в

тюрьму  попасть куда сложнее, чем на Марс или  Юпитер!  Для этого здесь надо

минимум сто человек угробить. Причем желательно из высшего начальства. Здесь

очередь в тюрягу, я думаю, примерно лет на сорок. А ты говоришь - посадят...

Главное, не беспокойся. Я все это сейчас подретуширую...

    Я  огляделся.  Марусино   жилище  уже  не  казалось   таким   пустым  и

заброшенным. В углу я заметил  стереоустановку. По бокам  от нее стояли  два

вельветовых  кресла.  Напротив  - диван.  У стены - трехколесный  велосипед.

Занавески на окнах...

    Я сказал Марусе:

    - Дверь запри как следует.

    - Бесполезно. У него есть ключ. Еще, думаю, не легче...

    - Он тебе хоть помогает материально?

    -  Более  или  менее.  Он вообще-то  добрый.  Всякое барахло  покупает.

Особенно для Левки. Испанцы, видно, к маленьким неравнодушны.

    - И еще - к блондинкам.

    - Уж это точно! Рафа в этом смысле - настоящий пионер!

    - Не понял?

    -  Вроде  Павлика  Морозова.  Всегда  готов! Одна мечта: поддать - и  в

койку! Я иногда  думаю, не худо бы его к турбине присоединить! Чтобы энергия

такая  зря  не  пропадала...  А в  смысле денег он не жадный. Кино,  театры,

рестораны  - это запросто. Однако на хозяйство  сотню  дать  - жалеет.  Или,

скорее всего, не догадывается. А мне ведь надо за квартиру платить...

    Маруся переоделась, заслонившись кухонной дверью.

    - Хочешь кофе?

    - Нет, спасибо... Чем он вообще занимается? - спрашиваю.

    - Понятия не имею.

    - Ну, а все-таки?

    - Что-то  продает. А  может, что-то  покупает. Вроде бы, учился  где-то

месяц или два... Короче,  не Спиноза. Спрашивает, например, меня: "Откуда ты

приехала?" - "Из Ленинграда". - "А, говорит, знаю,  это в  Польше..." Как-то

раз вижу, газету читает. Я даже удивилась - грамотный, и на том спасибо...

    Маруся налила себе кофе и продолжала:

    -  Их здесь  целый  клан:  мамаша,  братья,  сестры. И  все более-менее

солидные люди,  кроме  Рафы.  У его маман  четыре дома в Бруклине. У  одного

брата - кар-сервис. У другого -  прачечная. А Рафка, в общем-то, не деловой.

И деньги его мало беспокоят. Ему лишь бы штаны пореже надевать...

    - Ну, хорошо, - говорю, - а все-таки, что будет дальше?

    - В смысле?

    - Каковы перспективы на будущее? Он хочет на тебе жениться?

    -  Я  тебе  уже сказала, чего  он хочет. Больше ничего. Все остальное -

так, издержки производства.

    - Значит, никаких гарантий?

    - Какие  могут быть гарантии? И что тут говорить о будущем? Это в Союзе

только и разговоров, что о будущем. А здесь - живешь и ладно...

    - Надо же о Левушке подумать.

    - Надо. И о себе подумать надо. А замуж выходить совсем не обязательно.

Я дважды замужем  была, и что хорошего?..  И вот что я  тебе скажу. Когда-то

мне   случалось   ездить  на   гастроли.  Жила   я   там   в  гостиницах   с

командированными. Платили им два сорок. Это в сутки. На эти жалкие гроши они

должны были существовать. А именно: три раза в день питаться. Плюс сигареты,

транспорт, мелкие расходы. Плюс непременно выпить. Да еще и отложить чего-то

женам на подарки. Да еще и бабу  трахнуть по возможности. И все это на  два,

пардон, рубля сорок копеек...

    - К чему ты это говоришь?

    -  С тех пор  я всех этих командированных упорно ненавижу. Вернее, дико

презираю.

    Маруся зло прищурилась:

    -  Ты  посмотри  вокруг.  Я говорю о  наших эмигрантах.  Они же  все  -

командированные. У каждого в руке - два сорок. Тогда уж лучше Рафаэль с его,

что называется, любовью...

    Я спросил:

    - И у меня в руке - два сорок?

    -  Допустим, у тебя - четыре восемьдесят...  Кстати,  я тебе  должна за

сигареты... Но у  большинства  -  два  сорок... Есть  тут один из  Черновиц,

владелец  гаража.  Жена  по  медицинской части.  Вместе  зарабатывают  тысяч

шестьдесят.  Ты знаешь, как он  развлекается  по вечерам? Залезет  в  черный

"олдсмобиль"  и слушает  кассеты Томки Миансаровой. И это -  каждый вечер. Я

тебе клянусь. Жена  на  лавочке читает "Панораму" от и до, а  Феликс слушает

кассеты. Разве это жизнь? Уж лучше полоумный Рафа, чем отечественное быдло.

    - Владелец гаража свою жену, я думаю, не избивает.

    - Естественно. Не хочет прикасаться лишний раз...

    Переодевшись и накрасившись, Маруся явно осмелела. Хотя синяк под слоем

грима и  косметики заметно  выделялся. Да  и царапина над бровью производила

удручающее впечатление. А вот разбитую  губу ей удалось закрасить фиолетовой

помадой...

    Тут снизу позвонили. Маруся надавила розовую кнопку. Сказала:

    - Возвращение Фантомаса...

    Затем добавила спокойно:

    - Вдруг он к тебе полезет драться? Если что, ты дай ему как следует.

    - Ого, -  говорю, - вот это интересно!  Я-то здесь  при  чем?  Он  что,

вообще здоровый?

    -  Как  горилла. Видишь эту  лампу?  Я  увидел  лампочку, свисающую  на

перекрученном шнуре.

    - Ну?

    - Он ее вечно задевает, - сказала Муся.

    - Подумаешь, - говорю, - я тоже задеваю.

    - Ты головой, а он плечом...

    Тут снова  позвонили. Теперь уже звонок раздался с лестничной площадки.

Одновременно повернулся ключ в замке.

    Затем в образовавшуюся щель протиснулась громоздкая и странная фигура.

    Это  был  мужчина  лет  пятидесяти в  коричневой  футболке  с  надписью

"Хелло!"  и  узких гимнастических штанах.  На  голове  его  белела  марлевая

повязка. Правая рука лежала в гипсе. Ногу он волочил, как старое ружье.

    Я с некоторым облегчением  вздохнул. Мужчина явно выглядел не хищником,

а  жертвой. На  лице  его  застыло выражение  страха, горечи  и укоризны.  В

комнате запахло йодом.

    - Полюбуйся-ка на это чучело, - сказала Муся.

    Увидев меня, Рафа несколько приободрился и заговорил:

    -  Она меня избила, сэр! За что?.. Сначала  она била меня  вешалкой. Но

вешалка сломалась. Потом она  стала бить  меня зонтиком.  Но и  зонтик  тоже

сломался.  После этого  она  схватила  теннисную ракетку. Но и ракетка через

какое-то время сломалась. Тогда она укусила меня.  Причем моими собственными

зубами. Зубами, которые она вставила на мои деньги. Разве это справедливо?..

    Рафа скорбно продолжал:

    - Я обратился в госпиталь, пошел к хирургу.  Хирург решил, что я был  в

лапах террористов.  Я  ответил: "Доктор!  Террористы не  кусаются!  Я был  у

русской женщины..."

                                    Сергей Довлатов  "Разговоры"

:shuffle:  :horror:  :horror:

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

...Тихонько Любить....

(С)А. Вертинский

Вы стояли в театре в углу за кулисами

А за Вами словами звеня

Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами

Потихоньку ругали меня

Кто-то злобно шипел: Молодой да удаленький

Вот кто за нос умеет водить

И тогда Вы сказали: Послушайте, маленький,

Можно мне Вас тихонько любить?

А потом был концерт. Помню степь белоснежную

На вокзале Ваш мягкий поклон

В этот вечер Вы были особенно нежною

Как лампадка у старых икон

А потом - города, степь, дороги, проталинки

Я забыл то чего не хотел бы забыть

И осталась лишь фраза:

....Послушайте, маленький,

Можно мне Вас тихонько любить?

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Гость
Эта тема закрыта для публикации сообщений.
  • Недавно просматривали   0 пользователей

    • Ни один зарегистрированный пользователь не просматривает эту страницу.
  • Upcoming Events

    No upcoming events found
  • Recent Event Reviews


×

Важная информация

Правила форума Условия использования